Хощем, братие, начать поведати брань новые победы, како случися на Дону православным христьяном со безбожными агаряне и како возвысися род християнский, а на поганых уничижение и посрами их суровство, яко же иногда Гедеон на мадияма и православным Моисеем на Фараона. Подобает нам поведати величествие божие, како сотвори волю боящихся его и како пособствова великому князю Дмитрею Ивановичю над безбожными татары.
      Попущением божиим и от навожения дияволя воздвижеся царь от восточныя страны, именем Мамай, еллин сый верою, идолом жрец и иконоборец, злый християнский укоритель. Вниде в сердце его подстрекатель диявол и научи его, како разорити православную веру и осквернити святыя церкви и всему християнству потреблену быти, яко да не прославится имя господне в людех его. Господь же елико восхощет, то и сотворит. И он же, безбожный царь Мамай, нача рвением дияволим поносим быти. Поревнова скверному отступнику, царю Батыю, и иному Улияну возревнова, нача пытати от старых своих еллин, како той безбожный царь Батый пленил Рускую землю и како случися ему от них. И паки они сказаша ему все: како Батый пленил Киев и Володимер и всю Рускую словенскую землю, и великаго князя Юрья и Василиска убил, и многих князей православных изби, и вселенскую церковь златоверхую розграби.
      И ослепе же очима и того не разуме, яко господу годе бысть, тако же бысть: яко же и во оны дни Иерусалим пленен бысть Навходносором, царем вавилонским, маловерия ради, но господь же не до конца прогневается, ни во веки враждует.
      Слышав же той безбожный царь от своих агарян и нача подвижен быти и дияволом палим быти непрестанно, ратуя на християнство и быв в себе и обретеся. Нача глаголати ко преступником, своим алпаутом, князем и воеводам, како и кождо сотворити, и рече в себе: "яко же Батый, дойду Руси и убию князя их, и которы град красный довлеет ми, ту сяду и верою рускою владети начну, тихо и безмятежно поживу". А не ведая того, яко рука господня высока.
      По малех же днех по глаголех сих перевезеся великую реку Волгу со всеми силами своими, и инии же многии орды к себе совокупи, и глаголя, яко обогатеем руским златом. И поиде же на Русь, яко лев рыкая и пыхая, яко неутолимая ехидна. Доиде же усть реки Воронежи, и распусти силу свою препочити, и заповедая всем улусом своим: "Да ни един не паши хлеба, будите готовы на руские хлебы!"
      Слышав же Олег, князь резанский, яко царь Мамай воюет в поле на броду и хощет итти на великаго князя Дмитрея Ивановича московскаго, и послав Олег Резанский посла своего ко царю Мамаю с великою честию и со многими дары и ярлыки списа сицевым образом: "Восточному царю, вольному Мамаю, твой присяжник и посаженик, Олег резанский, много тя молит! Слышах бо, господине, яко хощешь на Русь итти, на своего служебника, на князя Дмитрея Ивановича московскаго, и огрозитися ему. И ныне, господине, всесветлый царю, приспе время тебе: злата и богатества много. А князь Дмитрей крестьян человек, и яко услышит имя ярости твоея, то, царю, отбежит князь Дмитрей в великий Новград или на Двину, а то многое богатство московское все в твоей руце будет и твоему великому войску. Мене же, раба твоего Ольга резанского, да пощадит, царю, твоя держава, аз бо тобою устрашаю Русь, твоим царским имянем и князя Дмитрея Ивановича московскаго. И то, царю, еще ни едино: егда от своея обиды погрозих ему твоим царским имянем и он о том о всем не радит, еще же и град Коломну за себя взял. Того ради, царю, молю тя!"
      А другаго посла скорого известника князь Олег резанский своим написанием к великому князю Ольгерду литовскому: "Радуяся пишу тебе! Издалеча есми слышал московскаго князя Дмитрея изгонити, а Москвою владети. Ныне нам приспе время, яко великий царь Мамай грядет с силою своею. И ныне убо приложимся царю тому. Вем бо, яко царь даст тебе Москву, а иные же грады от твоея власти не отоимет, а мне царь даст Коломну, а Владимер град и Муром от моея власти. Аз бо послах посла своего ко царю Мамаю с велнкою честию и дары многими. Еще ж ты пошли посла своего, яко и ты паки имаеши дары, и пиши к нему книги своя, елико сам веси паче мене!"
      Ольгерд же, прочет таковое писание и слышав таковую речь, вельми рад бысть, елико захвали царя Олег резанский. И воскоре послав Ольгерд посла своего ко царю Мамаю с великими дары.
      И мысляше Олег резанский и Ольгерд литовский: "Яко московский великий князь Дмитрей Иванович услышит нашу присягу ко царю Мамаю, то избежит с Москвы. А мы сядем на Москве и на Коломне. Егда же приидет царь, и мы стретим его великими дарми и умолим его, и он возвратится вспять, а мы княжение московское царевым величеством разделим по себе". А не ведая силы божия и глумятся, яко младенцы.
      Князь же великий Дмитрей Иванович московский, образ смирения мудрости нося и небеснаго царствия желая получити, а не ведый, яко совещашася ближнии на нь.
      Приидут же послы от литовского князя Ольгерда и от Ольга рязанского к безбожному царю Мамаю и прюнесоша ему великие дары и написанные книги. Царь же Мамай восприят дары с великою любовию, и разслышав написанные книги, и послов чествовав, и отпусти их, написав стречно противу ко Ольгерду литовскому и ко Ольгу рязанскому: "Хвалю вам на дарех ваших! А елико хощете Руские отчины, тем дарю вас, но толико присягнуть имейте ко мне и стретете мя своими силами, елико где успеете, да одолеем своего недруга. Мне бо пособие ваше и не надобно: аще бы аз своею силою хотел древний Иерусалим пленити, яко же халдеи, кто бы мог укрытися от руки моея и от величества силы моея? И на чести вашей рад. Своим именем, а нашею рукою распужен князь великий Дмитрей Иванович, огрозихся во странах ваших. Мне убо достоит царя победить подобна себе, прияти царская честь. Сице к своим рцыте!"
      Послы ж возвратишася от безбожного Мамая, прииде коиждо ко своему и сказаша им, яко "царь Мамай здравствует, вельми бо хвалит вам повелику". Они же несвершенным умом возрадовашася о суетнем привете безбожнаго царя. А не веды того, елико бог хощет, то и сотворит и власть дает. Ныне же едина вера и едино крещение к безбожному приложися гонителю на православную веру.
      Олег же нача поспешествовати - к Мамаеви посылати послы: "Подвизатися, царю, скоро на Русь!"
      Вскоре же князь великий Димитрий Иванович услыша, яко Мамай грядет со многою силою, посла в Боровск по брата своего, по великого князя Владимера Андреевича. И розосла гонцы по всей Руской земли по вся местныя воеводы и бояре свои, повеле им вскоре к Москве к себе быти.
      Князь же великий Владимер Андреевич в борзе прииде к Москве, и вси князи и воеводы съехашася.
      Князь же великий Дмитрей Иванович поим с собою брата своего Владимера Андреевича, иде ко преосвященному Киприяну митрополиту и рече ему: "Веси ли, отче наш, настоящую беду нашу, яко безбожный царь Мамай грядет на нашу православную веру с величеством вои своими и хощет нас разорити, рыкая яко лев?"
      Митрополит же Киприян рече к великому князю: "Повеждь ми, княже, чем еси к нему неверному неисправился?"
      Князь же великий Дмитрей Иванович прослезися и рече: "Вем бо, отче, воистинну свыше отца своего дары сугубы послал к нему по вся годы!"
      Преосвященый же Киприян митрополит рече: "Видиши ли, княже, попущением божиим, грех ради наших, хощет пленити Рускую землю. Но вам бо подобает, православным князем, таковых нечестивых дарми утолити четверицею сугуб. Аще он того ради не смирится, то господь бог его смирит: "Гордым господь противится, а смиренным дает благодать". И тако же случися в Кесарии отцу великому Василью, яко злый отступник Ульян, иды к персом, хотел град его великий разорити. Отец же великий Василей со всеми християны помолився господу богу и, собрав много злата, посла к нему, чтоб его свирепаго дарми утолити. Он же паче того восверипся. И господь посла воина своего Меркурья, и Меркурий божиею силою изби отступника того со всеми силами. Ты же, господине, возьми злато и пошли противу ему".
      Князь же великий Дмитрей Иванович избранного своего слугу, довольна смыслом, именем Захария Тютчева, послав его и дав ему два толмача, умеющих половетскому языку. И послав с ними много злата к безбожному царю Мамаю. Захарей же доиде земли Резанския и слышав, яко Олег резанский да Ольгерд литовский приложися ко царю Мамаю, и послав скоро таинника вестника к Москве, к великому князю Дмитрею Ивановичю.
      Князь же великий Дмитрей Иванович, то слышав, и нача сердцем двизатися и наполнися слез и горести и нача молитися: "Господи боже мой! На тя надеюся правдою любящих. Аще ли враг пакости деет, то подобает ми противу их терпети, яко искони есть враг роду человеческому. Сие же друзи мои искреннии восташа на мя! Суди, господи, меж ими и мною. Аз пред ними ни единаго зла сотворих, развее дарми и в любве. Но суди, господи, по правде моей, и да скончается злоба грешных!"
      И поим с собою брата своего Владимера Андреевича и иде вторыи ко преосвященному Киприяну митрополиту и исповеда ему, како приложися к царю Мамаю Олег резанский и Ольгерд литовский. Митрополит же рече к великому князю: "Сам, господине, ты кою обиду сотворил?" Князь же великий прослезися и рече: "Аще пред богом грешен есмь, а к ним ни едины черты по отец своих закону не преступил. Веси ли, отче, яко сам я доволен отоки своями, а им кою обиду сотворил? Не вем бо, что оне злобою умножишася на мя". Преосвященный же митрополит Киприян рече к великому князю Дмитрею Ивановичю: "Господине, просветися очима и сердцем, и закон божий чти, и твориши правду, яко праведен господь правду возлюби. Ныне же обыдоша тя, яко пси мнози, ты же именем господним противися им. А от всевидящаго ока его и крепкие руки его где можеши избыти?"
      Князь же великий Дмитрей Иванович з братом своим, князем Владимером Андреевичем, и со всеми рускими воеводы здумаша, яко тверду сторожу послати в поле. И послаша в поле на сторожу избранных крепких оружников - Родиона Ржевскаго, Якова Волосатаго, Василья Тупика и иных крепких витязей. И повеле им у Тихой Сосне стеретчи и под Орду ехати и языков добывати и истинну слышати царева хотения. А сам великий князь Дмитрей Иванович по всей Руской земли розосла гонцы ко всему войску. "Да готови будете на брань з безбожными агаряны; в совокупление все на Коломну на Успенев день пресвятыя богородицы".
      Ты же стражи в поле замедлиша. Князь же великий Дмитрей Иванович посла вторую сторожу в поле - Климентия Полянина, Григорья Судока и иных многих с ними и заповеда им, яко вскоре возвратитися вспять с вестию. Они же стретиша Василья Тупика, ведуща языка к великому князю Дмитрею Ивановичю. Той же язык царева двора. И поведаша язык к великому князю Дмитрею Ивановичю, что неложно идет царь на Рускую землю и како приложися к нему Олег резанский и Ольгерд литовский. Но не спешит бо царь на Русь ехати того ради - ожидает осени.
      Слышав же то великий князь Дмитрей Иванович неложную ту весть и нача подвижен быти и крепити брата своего князя Владимера Андреевича и вся руския князи и рече им: "Братия моя милая, гнездо есми великаго князя Владимера Киевскаго, иже изведе нас от закона еллинскаго. Ему же откры господь бог познати православную веру, он же заповеда нам ту веру крепко блюсти. Аще кто сия веры постражет, и тот во оном веце со святыми будут. Аз же, братие, с вами хощу пострадати, за православную веру главу свою положити!"
      Князь же Володимер Андреевич и вси киязи рускии и воеводы рекоста: "Мы с тобою готови умрети, главы свои положити за тя и за твою великую обиду!"
      Князь же великий Дмитрей Иванович слышав то от брата своего и от всех руских князей, яко дерзают поборати, и повеле со всея Руския своея земли войску своему быти на Коломну, яко да переберут полки и коемуж полку воевод уставят.
      И приидоша к Москве белоозерские князи: Феодор Семенович да князь Семен, да князь Андрей Иванович киевский, да князь Глеб Каргапольский с вои своими вельми учрежено - доспехи на них и шеломы, яко вода колышет морскими волнами. По числу же с ними приидоша белозерские и каргопольския силы 30 000.
      И приидоша ярославские князи своими силами: князь Андрей, да князь Роман Прозоровский, да князь Лев Курпский, да князь Дмитрей Ростовский и инные многие князи.
      Тут же, братие, на Москве по всем улицам стук стучит и гремит от златых доспехов и от гремячих цепей. И сильно бо войско великаго князя Дмитрия Ивановича: не токмо что во дворех, но и дале, около Москвы, не вместитися силы.
      Князь же великий Дмитрей Иванович поим с собою брата своего князя Владимера Андреевича и иных многих православных князей, поиде к живоначальной Троицы и ко преподобному игумену Сергию благословения от него получити. И моли его преподобный Сергий, чтоб великий князь Дмитрей слушал святую литургию. И приспе празник святых мученик Флора и Лавра. И моли его святый вкусити хлеба у святыя обители. Великому же князю Дмитрию Ивановичю приидоша вестницы, яко приближается поганый. Моли преподобнаго, дабы его отпусти. И вкусив хлеба и нача у преподобнаго благословения просити. Преподобный же во время обеда воду святити повеле с мощей святых Флора и Лавра. Князь же великий востав от трапезы, преподобный же окропи его святою водою и все христолюбивое его войско и дает великому князю знамение - крест Христов. И рече ему: "Поиди, господине, нарекий бога, господь бог будет ти помощник и заступник!" И рече ему преподобный тако: "Имаши, господине, победити враги своя!" И рече ему князь великий Дмитрей Иванович: "Преподобный отче Сергие, дай же ми от полку своего два воина - старцов Пересвета и брата его Ослябя, то и сам с нами пособствуеши!"
      Преподобный же Сергий повеле има уготовитися, яко ведоми суть ратницы. Они же скоро послушание сотвориша, надеша на ся во оружия место схиму. И даст им нетленное оружие - крест Христов, и даст в руце великому князю Дмитрию Ивановичу и рече: "Суть мои оружницы!" И рече: "Мир вам, братие, постражите за веру православную!" И подаст православному войску Христово знамение и мир и благословение.
      Князь же великий Дмитрей Иванович обвеселися сердцем и не поведа никому же, еже рече старец. И иде к Москве. И, взя с собою брата своего князя Володимера Андреевича, иде ко преосвященному Киприяну митрополиту и поведа ему единому, еже рече ему старец. Митрополит же то слово преподобнаго хранити повеле и никому же поведати.
      Приспевшу же четвертку на память святаго отца Пимина, восхоте великий князь Дмитрей Иванович изыти противу поганых. И взем с собою князя Владимера Андреевича и идет в церковь в собор святыя Богородицы. И ста пред образом владыки господа нашего Исуса Христа, пригнув руце свои к персем своим, проливая источник слез своих, молящася и глаголя: "Владыко страшный и крепкий! Воистину еси царь славы, помилуй нас! Егда унываем и к тебе прибегаем: никого помощником в скорбех не имамы разве тебя, бога своего. Не остави нас, владыко, и не отступи от нас! Суди, господи, суди обидящих мя и возбрани борющих мя! Приими, господи, оружие и щит и востани в помощь мою, даждь ми, господи, на суд противные, и познают славу твою!"
      И паки прииде к чюдотворному образу владычицы нашея Богородицы, ея же написа Лука евангелист, и прослезися и рече: "Царице, владычице, госпоже всея твари, человеческая заступнице! Тобою бо познахом истиннаго бога нашего воплощьшагося и рождьшагося от тебе. Не дай, царице, в разорение града нашего поганым, да не осквернят святыя церкви твоея! И моли сына своего, господа бога нашего, госпоже, смирити врагом сердца их, да не будет рука их высока! Покрый нас своею нетленною ризою, да нестрашливы будем к ранам. На тебя надеемся и на твою помощь на противныя враги своя! Подвизаюся противу безбожных печенегов, да будет тобою умолен сын твой и бог наш!"
      И паки прииде ко гробу чудотворца Петра митрополита Московского и всея Русии, любезно к нему припадая и, моляся, глаголя: "О чюдотворец Петр! Моли бога и владыку нашего. Тебя господь прия последним роду нашему. Тебе молитися подобает о нас и просити у господа милости - да не приидет на нас рука смертная! Ты бо еси страж наш от супротивных!" И скончав молитву и поклонився преосвященному Киприяну митрополиту. Митрополит же его благослови и отпусти. И даст ему знамение - крест Христов. И послав соборные священницы и весь клирос з живоносными кресты во Фроловские и в Никольские и в Костянтиновские ворота, да всяк воин благословен будет.
      Князь же великий Дмитрей Иванович з братом своим с князем Володимером Андреевичем иде во церковь небеснаго воеводы архистратига Михаила и поклонися святому образу его и приступиша ко гробом православным руским князем и рекуще: "Истинныи есте православным хранители и поборницы! Аще имаете дерзновение у владыки господа нашего, то помолитеся о нашем унынии! Зрите убо, яко велика ныне предлежит беда наследия рода вашего. Ныне подвизайтеся с нами!" И се рек, изыде из церкви.
      Княгиня же великая Евдокия со снохою своею, князя Володимеровою княгинею, и со многими боярыни и с воеводскими женами туто стояше, слезы проливающе и проводы деюще и сердцем восклицая и рыдая, смотрячи на великаго князя Дмитрея Ивановича всея Русии, и кояждо княгиня и боярыня по своем князе и боярине. И даст великая княгиня Евдокия великому князю Дмитрею Ивановичю конечное целование и протчии княгини и боярыни со всеми князи и бояре целовашеся и возвратишася с великою княгинею в хоромы.
      Князь же великий Дмитрей Иванович одва удержашася от слез народа ради, а сердцем слезяше. Но утешаше великую княгину Евдокию и рече: "Аще господь по нас, то никто же на ны!"
      Князь же великий Дмитрей Иванович всед на конь свой избраный, и вси князи и воеводы на кони своя тако же посели. Солнце же ему на востоце сияет, путь ему поведает. И выехаша из города каменнаго Москвы во все трои ворота: во Фроловские и в Никольские и в Костянтиновские. И всяк воин благословен крестом во вратех и водою святою освящен. А князи белоозерские со всеми силами своими выехаша, изрядно посмотрити учрежение их!
      Князь же великий отпусти брата своего, князя Владимера Андреевича, с силою своею на Брашеву дорогу, а князи белозерские пошли Коломенскою дорогою мимо Симонова монастыря, а сам князь великий пошел на Котел дорогою со всеми силами своими. Спереди ему солнце возсияет, а позади его тиху ветру дышущу. Сего ради князь великий разлучися з братом своим, яко не вместитися итти единою дорогою силы ради.
      Княгиня же великая Евдокия со снохою своею, со князя Володимеровою княгинею и с воеводцкими женами вниде во свои набережныи хоромы и сяде на рундуце под окном и видя великаго князя Дмитрея Ивановича грядуща лугом подле Москвы реки. Конечне зрит на него и слезы проливающе и сердцем рыдая, яко же сердечныи быстрины побивают. И зшиб руце свои к персем своим и рече: "Господи, владыко человеколюбец! Призри на смирение мое и сподоби мя еще видети государя своего славнаго во человецех, великаго князя Дмитрея Ивановича всея Русии! Дай же ему помощь от крепкие руки твоея победити враги своя. Не сотвори, господи, такоже, яко за мало сего брань была на Калках крестьяном со агаряны. От толикия беды спаси, господи, и помилуй! Не дай же, господи, погибнути! Мы же ни на кого же надежи не имамы, елико надеемся на милосердие твое. И толико имею две отрасли еще малые: Василия да Георгия Дмитриевичев. Да поразит их солнце с юга или ветры повеют противу запада, оба его терпети не могут, что тогда сотворю? Но возврати им, господи, по здорову отца их, то царствуют во веки!"
      Великий же князь Дмитрей Иванович поим с собою с Москвы десять мужей, гостей сурожан, видения ради. Что ся случит, и оне имут поведати в дальных странах. И подвизася князь великий по велицей широкой дороге. А по нем сынове рускии грядут спешно, яко медвеныи чаши пиют.
      Князь же великий Дмитрей Иванович прииде на Коломну августа в 28 день, на память святаго отда Моисея Мурина. Туто же бысть собраные все воеводы и белоозерские князи, и стретиша великаго князя на Сиверке, и епископ же коломенский Галасий стрете его во вратех градных во освященной одежди с крылосом, з живоносными кресты и осени его крестом и молитву сотвори: "Спаси, боже, люди своя!"
      На утрия ж князь великий Дмитрей Иванович повеле воеводам возитися за город к Девичью на поле, во святую неделю. Повеле во все трубы играти и в варганы бити. Сынове же рускии наступиша на поле великое, на Коломенское. Неудоб очима зрети величества войска московскаго.
      Князь же великий Дмитрей Иванович поим с собою брата своего, князя Володимера Андреевича, выеха на поле и виде много множества войска своего и возрадовася душею и сердцем и учреди коемуждо полку воеводу. Себе же приим в полк белозерских князей, правую же руку учреди брата своего князя Володимера Андреевича и дав ему в полк ярославских князей, а левую руку учреди князя Глеба Брянскаго, передовой же полк урядив Дмитрея Всеволодича Холмецкаго, сторожевому же полку воеводу учреди Микулу Василевича, да Тимофея Валуевича, да Ивана Родионовича Квашня Углецкой. А у князя Володимера Андреевича в полку воеводы Андрей Черкисович, Данил да Костянтин Конович, да князь Феодор Елецкий, князь Георгий Мещерский, князь Андрей Муромский.
      Князь же великий Дмитрей Иванович урядив полки и повеле им Оку реку возитися и заповедав коемуждо полку, воеводам и всем ратным, яко, идучи по Резанской земли, ни ко единому власу коснутися.
      Сам же великий князь Дмитрей Иванович, приим благословение от коломенского архиепископа и перевезеся Оку реку, отпусти в поле третию сторожу избранных витязей, яко да тии купно видятца [с] стражми татарскими, а воевода пошел Семен Мелик.
      Рече же князь великий Дмитрей Иванович брату своему Володимеру Андреевичю: "Поспешим, брате, противу поганых и не утаим лица своего от безстудных. Аще смерть прилучится нам, то вкупе общую чашу приимем!"
      Идый же путем своим и призывая сродники своя на помощь, святых страстотерпец князей руских обою братии по плоти Бориса и Глеба, нареченных во святом крещении Роман и Давыд.
      Слышав же то Олег, князь резанский, яко московский иде великий князь Дмитрей Иванович совокупися со многими силами и грядут во стретение к безбожному царю Мамаю. И нача Олег блюстися, с места на место переходити со единомысленники други своими и рече: "Аще бы нам послати весть ко многоразумному Ольгерду литовскому, то како он имает мыслити? Яко же чаях - князь великий Дмитрей Иванович московский по прежнему сотворит, яко не подобает московским князем противу восточнаго царя стояти. Ныне же не разумею, откуду ему прииде помощь, яко противу трех нас воаружатися хощет?" И рекуще ему бояре его: "Нам, господине княже, за 15 дней поведали, что есть в вотчине его калугер, имя ему Сергий, вельми прозорлив, тот его вооружи и от своего монастыря даст ему пособники калугеры". Олег же возъярився на бояр своих и рече: "Почто вы мне того преже сего не поведали? То бы аз шед умоли нечестиваго царя, да ничто ж бы зло сотворилося. Горе мне, окаянному, не токмо отчину свою потерял, но и душу свою погубил! Но горе окаянному, яко Святополка земля мя пожрет, како аз закон имею истиннаго бога, а на православную веру ополчихся с нечестивыми. Ольгерд бо литовский закон имея гугниваго Петра, аз же крещением огражен. И ныне бы аз возвратился к великому князю Дмитрею Ивановичю московскому, но не приимет мя, весть бо измену мою к себе!" Нача плакати горько и рече: "Воистинну великому князю Дмитрею Ивановичю бог поможет за его правду и молением оного старца Сергия московскаго чюдотворца!" И повеле Олег бояр своих казнити, занеже ему подвига великаго князя не поведали.
      Ольгерд же литовский по преже реченным книгам Ольга резанскаго совокупи много литвы из различных земель, поиде на помощь к Мамаю царю. И прииде ко Одоеву и слыша, яко великий князь Дмитрей Иванович московский грядет со многими силами противу царя Мамая. И послышав, что Олег резанский убоялся, и Ольгерд литовский став на едином месте, не смея никуды итти. И нача разумети суетный свой помысл и подвиг, и видев совокупление свое розно, и нача сердцем скорбети и рече: "Елико человеку не достанет своего разума, то всуе чюжую мудрость требует. Николи бо Литва от Резани учения [не] приимала, ныне же Олег изведе мя из ума, а сам паче меня погиб! Яко же ныне пребуду зде, дондеже услышу победу великаго князя Дмитрея Ивановича!"
      Сынове же Ольгердовичи, князь Дмитрей Полоцкий, да князь Андрей Брянский, услышавше, яко великая беда належит великому князю Дмитрею Ивановичю московскому и всему православному христианству от безбожнаго царя Мамая, и послав князь Андрей Ольгердович брянский вестника ко брату своему, ко князю Дмитрею Ольгердовичю полотцкому: "Слыши, брате, яко велика беда належит на великаго князя Дмитрея Ивановича московскаго, - идет его пленити восточный царь, безбожный Мамай, на Рускую землю. Отец наш, великий князь Ольгерд литовский, вместе совокупилися з безбожным на православную веру. Мы же, брате, с тобою единовернии, огражены святым крещением. От отца верою отоидохом, а отец наш от себе отверзе, но паче господь бог присвои к себе, дав нам закон ходити по нему. Воспомяни, брате, писание святаго Евангелия: "друг другу тяготы носите и тако скончаете закон Христов". Ныне же, брате, соберем воя своя, яко же под собою имеем, и поидем на помощь к великому князю Дмитрею Ивановичю московскому. Аще нам случится смерть восприяти за православную веру и за его великую обиду, то общую чашу приимем с великим князем Дмитрием Ивановичем!"
      Дмитрей же Ольгердович писание прием от брата своего князя Андрея Ольгердовича и нача радоватися и плакати от радости и рече: "Владыко, господи человеколюбец, дай же рабом твоим совершити хотения своя. Открыл еси, владыко, брату моему подвиг!"
      И по малу времени совокупися два брата брянские своими силами с тритцатю тысящами и скоро из Брянска поидут на помощь к великому князю Дмитрею Ивановичю московскому. И встрете их бортник и поведа им великаго князя Дмитрея Ивановича московского - стоит близко Дону, ожидает поганых. И поидоша на Северу дорогу, обходят кругом отца своего, да не прогневаетца на них отец: дабы не возложил на них клятвы. Господь же поспешествует путем. И приидоша скоро на Дон ко великому князю Дмитрею Ивановичю московскому. Князь же великий Дмитрей Иванович, не доехав Дону, стоит на месте, нарицаемем Березы.
      И слышав князь великий Дмитрей Иванович, яко приидоша к нему на помощь литовскии Ольгердовичи с вои своими, взем брата своего князя Володимера Андреевича и ста на едином месте и возрадовася великою радостию и слезы радостию проливающе, яко быстрины, и рече: "Владыко человеколюбче, сотворитель небу и земли, содетель всея твари, неизреченная твоя милость к нам, яко дети отцов своих оставляют - приидоша к нам на помощь нашу!"
      И встрете их князь великий Дмитрей Иванович з братом своим с великими дары и охапився с ними и целоваху друг друга со слезами, и рече князь великий: "Братия моя милая, коея ради потребы приидоста ко мне? Аз убо разумею, яко не меня ради приидосте ко мне, но господь бог посла вас в путь свой. Воистинну ревнители есте отца нашего Авраама, яко тако вскоре Лотови поможе!" И седе с ними купно в шатрах за трапезою и посла скоро вестника к Москве, ко преосвященному митрополиту Киприяну и к великой княгине Евдокии, "яко приидоша ко мне на помощь литовскии князи Ольгердовичи со многими силами, а отца своего оставиша".
      Скоро ж вестник прииде к Москве. Слышав же то, митрополит Киприян, востав, прослезися и нача молитву творити: "Господи, владыко, царю человеколюбче, яко сопротивнии наши ветри на тихость приложилися!" И посла скоро во все соборныя церкви и во все обители и повеле молитву творити день и нощь и чернецем поститися и церквам молебны пети.
      Великому князю Дмитрею Ивановичю со всем войском вои своими стоящу на Березе 20 поприщ от Дону, ожидая ис поля вестников. Приспевшу ж дни сентября в 5 день, на память убиения великаго князя Глеба Володимеровича, приехаша из поля два сторожа: Петр Горский да Карп Алексиев, приведоша языка - человека царева двора. Той же язык поведа, что уже царь стоит на Кузмине броду. Того ради не спешит, ожидает Ольга резанскаго и Ольгерда литовскаго к себе во стретенье, а московскаго собрания царь не ведает, ни встретения не чает.
      Князь же великий вопроси у языка о величестве силы царевы. Язык же рече: "Никому же бо силы его не исчести, много множества. А будет царь на Дон в третий день после сего дни". Князь же великий Дмитрей Иванович нача думати з братом своим, со князем Володимером Андреевичем, и с литовскими князи Ольгердовичи: "Зде ли быти, или Дон перевеземся?" Рекуще же Ольгердовичи: "Государь, князь великий Дмитрей Иванович, аще хощеши крепку войску быти, то перевеземся Дон, то ни един вспять не мыслит, но все вкупе общую чашу восприимем! В приидущих, государь, летех Ярослав реку перевезеся, Святополка победи, Великий Александр перевезеся, римскаго короля победи с похвалою пришедшаго. Тебе же, великому князю, тако ж подобает творити. Но аще победим их, то все честь восприимем, но аще умрем, то все общую чашу восприимем от князя и до боярина и до простых людей!"
      Князь же великий Дмитрей Иванович повеле воем своим Дон возитися и повеле войско свое все исчести. Князь же Федор Семенович Висковатой, московской большей боярин, говорит великому князю Дмитрию Ивановичю: "У тебя, государя, у великаго князя Дмитрия Ивановича, в полку в большем войска 70 000". Правыя же руки говорит брат его князь Володимер Андреевич Боровский: "У меня, государь, в полку 40 000". Левыя же руки воевода, князь Глеб Брянский, говорит: "У меня, государь, в полку войска 30 000". Сторожевого же полку воевода Микула Васильевич, да Тимофей Волуевич, да Иван Родионович Квашня Углецка говорит: "У нас, государь, в полку 34 000". Передового же полку воевода, князь Дмитрей Володимерович Холмецкой, говорит: "У меня, государь, в полку 25 000". А в ертовулах большей стати дворян и выборных голов 20 000. А с литовскими князи Вольгердовичи пришло силы 30 000. Да мелкие статьи люде и за кошами было у кормов у всего войска 20 000.
      Того же дни приехали из Великаго Новагорода посадники Яков Иванов сын Зензин да Тимофей Костянтинович Микулин к великому князю Дмитрею Ивановичю на помощь, а с ними прииде наугороцкие силы 30 000 князей и бояр и всяких людей. Рад же бысть великий князь Дмитрей Иванович и биша челом посадником и целоваша их с великою радостию: "Воистинну есте дети Аврамли, яко [в] велицеи беде мне есте пособницы!"
      Вестницы ж ис поля прискоряют, яко приближаютца погании агаряне. И поведают языцы, яко всей силы татарские со царем Мамаем восемь сот тысящ.
      За многи ж дни около поля Куликова приидоша мнози волцы, воюще безпрестани день и нощь. Мнози ж слеташеся вранове и галицы неумолкающе и кричаху. Мнози же ог устья Дону слеташе орли, клекчюще и кричаху, ждуще грознаго побоища, во нь же имат пасти труп человеческий, а кровопролитию, аки морской воде. От таковаго страху и великие беды древа преклоняются и трава по земли постилаетца. Мнози же от таковаго страху в полцех унывающе, ждут смертнаго часа. Вестницы же прискоряют, яко приближаютца погании.
      Сентября в 7 день, в шестый час прибежа Семен Мелик з дружиною своею. По них же гонишася татарове, толико безстудно гонишася, но о русскии полки ударишася и, видев силу рускую, возвратишася вспять. И возъехаша на высоко место и ту видевше полки руския. Божиею милостию, погибели ради поганых, показася им рускаго войска безчисленно множество и доспешно, аки морской воде колыбашеся. И скоро возвратишася и поведаша царю, яко князи рускии ополчишася и приидоша и стоят при Дону и не бе сметити войска их.
      Он же, нечестивый царь, слышав то и разжен дияволом на свою пагубу и крикнув напрасно, испусти глас свой великий: "Такова ли сила моя, но аще сила моя сего не одолеет, то како имам возвратитися во свою великую орду!" И скоро повеле всему войску своему вооружитися и на кони своя посести. Аще бы ему мочно, то не доехав бы побил православные веры христьян!
      Семен же Мелик поведа великому князю Дмитрию Ивановичю, яко "царь Мамай приехал на Гусин брод, только едина нощь от нас, наутрие же они будут на Непрядву реку. Тебе же, великому князю, подобает исполчитися и готову быти!"
      Великий же князь Дмитрей Иванович з братом своим, со князем Володимером Андреевичем, и с литовскими князи Ольгердовичи начаша от шестаго часа полки учрежати. Некто же приеде воевода с литовскими князи, именем Дмитрей Волынец, нарочитый полководец. Вельми полки учреди по достоянию - елико где кому подобает стояти.
      Князь же великий Дмитрей Иванович поим с собою брата своего Володимера Андреевича и литовских Ольгердовичев и, зъехав на высоко место, видев во всех своих полцех знамена пашутца и стези ревут, простирающеся аки облацы, тихо трепещуще, хотят промолвити. Доспехи же руские аки вода морская от ветра колыбашеся, а шеломы на головах - яко златом утренняя заря во время ведра светящеся. Еловцы же шеломов их аки пламень огнен. Мысленно бо видети и ужасно зрети таковых руских сынов собрание и таковых учрежение. Все бо един за единаго хотяще умрети и вси бо единогласно глаголюще: "Боже святый, призри с высоты святые на ны и даруй православному князю нашему, яко Костянтину, победы на варвары!"
      Сему же удивишася литовскии князи и рекуще себе: "Не видихом бо таковаго войска, ни слышахом, ни по нас таковое войско не будет, подобно суть макидонскому войску!"
      Князь же великий Дмитрей Иванович сшед с коня своего и пад на землю главою своею против великаго полку чернаго знамения, на нем же вышит образ владыки господа нашего Иисуса Христа, и воздохнув из глубины сердца своего и нача со слезами молитися: "Владыко вседержителю, зри смотреливым своим оком на люди своя, иже твоею десницею сотворени суть и твоею кровию от работы искупленны! Ныне, владыко, обрати лице свое на нечестивых, иже творят пакость рабом твоим. Молюся образу твоему святому и пречистой его матере и твердому необоримому молебнику, русскому святителю Петру чюдотворцу, и преподобному старцу Сергию. На их же молитвы надеяся, смею призывати имя твое святое владычне!"
      По молитве востав от земли, сед на конь свой и поехав по полком и рече воеводам и бояром своим и всему войску: "Братия моя милая, от мала и до велика! Сия нощь приспе, и день грозный приближается, мужайтеся и да крепитеся, господь с нами во бранех силен. И зде пребудем кождо на местех своих не мятущеся: утре бо тако вскоре не учредити - уже бо гости наши близко грядут, на реце Непрядве, утре бо имам все общую чашу пити и поведеные чары. Уповайте на бога жива, да буди мир вам. И простите мя, братие, в сем веце и в будущем, не вемы аще что случится над нами!"
      И отдав конечное целование всем воеводам своим и бояром и всем местным князем и з братом своим со князем Володимером Андреевичем целовахуся и отпусти его вверх по Дону в дубраву, а с ним отпусти войска 40 000 и повеле им тамо утаитися от полков. Да с ними же отпусти известнаго воеводу Дмитрея Волынца.
      Уже бо нощь приспе светоноснаго празника рожества пресвятые Богородицы, и бысть тоя нощи велия теплота и тихость.
      Рече же Дмитрей Волынец великому князю Дмитрею Ивановичу: "Сяди, государь, на конь свой!" И выехав на поле в полнощь и ста посреде обоих полков, рускаго и татарскаго, и обратишася на полки татарския и слышав в них крик и шум и стук велик, аки торги сымаются, позади же их волцы воюще грозно вельми, по десной же стране вороны грающе и орли кличюще, по реце же Непрядве гуси и лебеди крилами плещуще, необычную грозу подающе. Рече же Волынец великому князю Дмитрею Ивановичю: "Что, государь, слышишь?" "Слышу, брате, грозу великую и вижу над полки своими огненную зарю сымающеся". Рече же Волынец: "Добро, государю, знамение сие!"
      И сниде Волынец с коня и припаде к земли на десное ухо и лежа на долг час и, востав, пониче главу. И рече великий князь: "Что суть примета твоя?" Он же не хотя сказати. Князь же великий нудив его, да поведает. Рече же Волынец: "Скажу ти, государь. Едино на пользу, а другое скорбно: слышав бо землю плачющу надвое - едина страна плачет яко некая жена стара еллинским языком по чадех своих, а страна другая плачет аки некая девица, единожды просипела, аки в свирель плачевную. Я же множество приметы испытав. Яко ныне побеждение поганых и будет и падение много крестьяном, но будет, государь, твоя рука высока! Никому, государь, в полках не поведай того". Слышав же то, князь Дмитрей Иванович нача плакатися: "Тако буди воля божия!"
      В ту же нощь некто муж етер, разбойник, именем Фома, стоях на сторожи крепце от поганых. Повеле ему бог провидити знамение. И виде от восточныя страны с небеси грядуща велицы полцы светлы, аки огнь сымашегя з зарею, а от полуденныя страны изо облака приидоша два уноши, светлы лицем, имущи во обоих руках мечи остры. И зря на тотарскую силу, рекуще полковником: "Кто вам повеле требити Отечество наше? Сии грады поставление прадед наших!" Оттоле же той разбойник уверен бысть.
      Приехав в полки, поведа великому князю Дмитрею Ивановичу привидение то. Князь же великий Дмитрий Иванович рече же ему: "Да никому того не поведай!" Сам же князь, возрев на небо, нача плакатися, глаголя: "Господи владыко человеколюбче, молитвою святых мученик помози ми, яко же и Моисею на Аммалика и первому Ярославу на Святополка и прадеду моему Александру на хвалящаго короля римскаго. Ныне же, владыко, не дай нас врагом нашим в разорение, да не порадуются и не рекут - где есть бог их? Но помози, господи, християном, ими же величается имя твое святое!"
      На утрии же день, на восходе солнца бысть утро мгляно, не видети полков. И нача во всех полках руских стези простиратися и трубы многие гласити. Кони же руския укрепишася трубами. Койждо под своим знамением полки же руские грядут тихо и немятежно, яко медвяныя чаши пити. Наставшу же второму часу, и начаша от обеих стран трубы гласити и сниматися. Тотарские же трубы онемеша, а руские утвердишася. Полком же еще не видети друг друга, занеже мглянно есть. От таковаго обоих войска поле Куликово прогибашеся и реки из мест своих выступиша, яко же бе николи же толиким людем быти на поле Куликове. Великий же князь Дмитрей Иванович воздев на себя доспех булатный и всед на конь свой на избранный и, ездя по полком, глаголюще со слезами: "Братия моя милая, бояре и воеводы и вся местныя князи от мала и до велика, господа ради и святых ради церквей и за православную веру подвизайтеся, се бо не смерть есть, но живот вечный, ничто ж земнаго в себе не помышляйте, но венцы победными увяжемся!"
      Утвердивше полки, прииде под свое великое знамение и всед на иной конь свой и совлече с себя приволоку свою и во иную облечеся. Той же конь свой даст под князя Михаила Андреевича Брянскаго и приволаку свою на него же возложи - занеже любим ему паче меры, и то великое знамя повеле над ним возити. И под тем знамением убиен бысть Михаил за великаго князя.
      Князь же великий Дмитрей Иванович ста на месте своем, яко един от воин, положи руку свою в недра свои и возьме живоносный крест, на нем же воображение страсти Христовы, и восплакася горько и рече: "Владыко господи человеколюбче, на тя надеюся! Удиви на мне, рабе своем, милость свою". В то ж время приидоша к нему книги от преподобнаго старца Сергия игумена. В книгах же бе написано: "Великому князю Дмитрию Ивановичю и князю Володимеру Андреевичю и воеводам и бояром и всему православному войску от старца Сергия мир вам и благословение!"
      Князь же великий Дмитрей Иванович слышав такое писание от преподобнаго старца Сергия и целовав посланника того с книгами. Слуга ж от преподобнаго подаст хлебец великому князю, и князь же великий Дмитрий Иванович простер руце свои на небо и рече: "Святая богородица, помогай ми молением старца Сергия!" И приим копие свое и взем палицу железную и поднижеся ис полков от горести душа своея и восхоте сам преж всех почати битися за свою великую обиду.
      Многие же руские князи и бояре одва удержаше его и возгласиша вси едиными усты: "Не подобает тебе, великому князю, самому битися. Тебе, государю, подобает стояти на едином месте, молити бога и разсмотрити, како хто пред тобою службу ставит и кому же за его службу и кровь даровати. Мы ж, раби твои, головы за тя, государя, рады скласти. Аще будем живы, а тебя, государя, не будет, то с кем будем и от кого нам честь восприяти? И будем разгнаны, аки овца от волков не имый пастыря".
      Князь же великий Дмитрей Иванович прослезися и рече: "Братия моя, сынове рускии, хощу главу свою положити преж вас от горести душа своея и за свою великую обиду. Аще ли умру, с вами, аще ли жив буду, с вами же!"
      Передовой же полк, князь Дмитрей Володимерович Холмецкой с вои своими, подвижеся противу безбожных. Левы же руки, князь Глеб Брянский с вои своими грядут противу безбожных агарян. Сам же безбожный царь Мамай с тремя своими ординскими князи возъехав на высоко место и зряще кровопролития человеческаго. Погании ж силы бредут оба пол, без числа, аки стадо свиное, не буди им где разступитися, сами ж меж себя в тесноте задыхахуся.
      Ис полку же татарского выде печенег муж велик бо, мужеством подобен древнему Голияфу. Ис передового же полку Троетцкой старец Пересвет виде того злаго печенега и возложив на главу свою схиму вместо шелома и взем в руку за оружия место крест Христов и рече: "Сей человек ищет себе противника, я же с ним готов братися!" И рече: "Преподобне отче Сергие, моли бога за мя! Отцы и братия, простите мя! Ты ж, брате Осляба, моли бога за мя!" И подвигся ис полку и напусти против того злаго печенега и ударишася крепко, и одва под нима место не проломилось, и оба спадоша с коней на землю мертвы.
      Наставшу ж часу третьему дни, руские ж полки, передовой полк и левы руки и сторожевой полк, все вкупе сступишася с татарскими полки и кликнувша единым гласом: "С нами бог, помози нам над враги нашими!" И сступишася крепко бьющеся. Не токмо оружием биющеся - и сами меж себя разбивахуся.
      Князь же великий Дмитрей Иванович, не терпя видети кровопролития человеческаго, и своим большим полком надвигнуша на поганых и вси полки его, опричь князя Володимерова полку, и бьющеся крепко. От мечнаго сверкания яко солнце противу зари блистаяся, и от копейнаго ломления стук велик аки гром, и от великия тесноты задыхахуся. Не мочно вместитися на поле Куликове, еще ж место тесно: поперег поля Куликова 30 верст, а в длину 40 верст. На том же поли сильнии полци ступишася, яко не мочно зрети таковаго побоища: во един бо час, о, колико тысящ погибло на поле Куликове! Выступили езера кровавыи, и струи кровавыя течаху. От таковаго грознаго побоища и величества силы поле Куликово прогибашеся и реки из мест своих выступили!
      Наставшу же шестому часу дни, божием попущением, а по нашему согрешению начаша погании одолевати православных християн. Сынове же рустии аки дубравая трава под конскими копытами постилаются. Самого же великого князя Дмитрия Ивановича уязвиша вельми, и уклонися князь великий на десную страну под гору, сердцем рыдая. Погании ж отовсюду обступиша, а христьянстии полцы оскудеша.
      Видев же то князь Володимер Андреевич, - великую победу крестьянскую, - и рече Дмитрию Волынцу: "Брате Дмитрей, что польза нашему стоянию, кому уже помощь имамы? никого не будет!" Рече Волынец князю Владимеру Андреевичю: "Еще, господине, не приспе время годины нашей! И пождем мало до времени, в он же час приидет, отдадим воздарие седмерицею!" Князь же Владимер Андреевич прослезися, воздев руце на небо: "Боже отец наших, сотворивый небо и землю, не дай, владыко, врагом нашим обрадоватися об нас. Мало показнив, много помилуй, много бо еси милостив!"
      Сынове же рустии, Владимерова полку, стоя плачюще, видяще друзи свои погибаеми, непрестанно порывающеся на брань, яко гости на пир сладкаго вина пити. Волынец же возбраняще на них: "Пождите мало, есть бо вам над ким веселитися!"
      Приспе же осьмый час дни, божиим произволением и милости помянув, тихо ветру ззади их дохнувшу. Волынец же возопи гласом великим: "Государь, князь Владимер Андреевич, и ныне приспе время наше!" Князь же Владимер Андреевич возрев на образ архистратига Михайла, иже на знамени вышит, и, взем копие свое в руки, испусти глас свой великий: "Братия моя и друзи, и князи и бояре, и вси сынове рустии, побарайте по мне!" И поскочиша из дубравы зеленыя, аки ясныя соколы от златых колодииц на жаравлиное стадо, тако сии витязи, направлены на бой з добрым воеводою, приидоша аки на овчие стадо и начаша поганых сещи, аки трава от косы постилаются.
      Тотаравя же, видевше и кликнувше единогласно: "Увы, увы нам! Умудриша ны Русь - молодыя с нами бишася, а старии спасошася вси в дуброве!"
      Сынове же рустии силою святаго духа и помощию святых страстотерпец Бориса и Глеба гоняще, сечаху их, тотарские главы аки лес кланяхуся. Бегуще и глаголюще: "Увы, увы нам и тебе, честный Мамаю, - вознесеся до небес и до ада снидеши!"
      Безбожный же царь Мамай виде победу свою и нача боги своя призывати, Перуна, и Салфата, и Раклия, и Гурса, и великаго пособника Махмета, и не бысть ему помощи от них, сила бо святаго духа аки огнь пожигая татарския полки рускими полки, мечи их сечахуся, ни един от них может убежати.
      Царь же Мамай видев новыя люди и от них победу свою и сед на конь с четырьми князи ордынскими и побеже в поле. Сынове же рустии гнашеся и не достигоша их, занеже кони утомишася и возвратишася вспять.
      Князь же Владимер Андреевич ста под великим под черным знамением и повеле трубити в собранную трубу, и сынове же рустии начаша збиратися з грозного побоища койждо под свое знамя, едучи поюще стихи ово мученическии, ово богородичны.
      Князь же Владимер Андреевич не обрете великого князя Дмитрия Ивановича всея России и не виде его ни с которыя страны грядуща, токмо едут литовские Олигердовичи здравы с побоища. И пождав мало время, и ниоткуду не грядет великий князь Дмитрей Иванович. Князь же Володимер Андреевич нача плакатися и сердцем рыдая и нача сам по полком ездити и искати государя своего, и не обретоша его. И нача со слезами глаголати: "Где наш победитель победы и пастырь овцам своим?" И рече: "Братия моя милая, аще кто увидит где или услышит пастыря своего, то первый человек будет у нас!"
      И рекуще литовскии князи Ольгердовичи: "Мы убо мним, яко жив есть князь великий, но в трупу с мертвыми". Рече же князь Борис Углецкой: "Яз видех великаго князя в пятом часу, видех крепко бьющеся палицею своею". В то ж время приехав князь Михайло Иванович Байков: "Яз видех великаго князя в шестом часу с четырьми тотарыми бьющеся". Рече же князь Степан Новосильской: "Яз его, государя, видех пред самым твоим приходом пеша идуща с побоища, вельми уязвена".
      Князи же и бояре и молодыя отроцы, которы живы, разсунушася на все страны искати великаго князя Дмитрия Ивановича по грозному побоищу, ища победителя победы. И наехаша убита князя Михаила Андреевича Брянска в приволоце великаго князя и в шеломе, и туто ж близко его лежит князь Феодор Семенович Белозерской: чающе его великим князем - занеже ему был приличен.
      Того же часу два сына боярских, костромичи родом, Феодор Сабур да Григорей Холопищев мало под гору уклонишася к речке и наехаша государя своего, победителя победы, великого князя Дмитрия Ивановича под древом под сеченым, под березою, отдыхающа. И скоро спадоша с коней своих, поклонишася государю своему. Сабур же скоро всед на конь и возвратися ко князю Володимеру Андреевичю и поведа ему, яко государь наш, князь великий Дмитрей Иванович, здрав есть, царствует во веки.
      Князь же Володимер Андреевич и все князи и бояре, слышав то, все в радости прослезися и скоро поехав и приехав, падоша на ногу его, глаголюще: "Радуйся, государь наш, древний Ярослав, новый Александр, победитель врагом!"
      Великий же князь Дмитрей Иванович одва промолвил: "Что есть поведаете мне?" И рече же князь Володимер Андреевич: "По милости божии и пречистой его матери, и помощию сродник наших Бориса и Глеба, и молением рускаго святителя Петра, и пособника и вооружителя нашего игумена Сергия, тех всех молитвами врази наши побеждени суть, мы ж спасохомся!"
      Князь же великий Дмитрей Иванович, слышав то, востав, рече: "Сий день, иже сотвори господь, возрадуемся и возвеселимся во нь!" И паки рече: "Велии еси, господи, и чюдна дела твоя. Хвалю тя, господи боже мой, и почитаю имя твое святое, яко не дал еси иному языку хвалы, иже на мя воста, но суди, господи, по правде их! Аз же во веки уповаю на тя!"
      И приведоша ему конь, и всед князь великий на конь и поехав на побоище. И виде войско свое побито вельми, четверицею же того и больши побито поганых тотар. И обратися князь великий к Волынцу и рече: "Воистинну не ложна суть твоя примета, подобает тебе всегда воеводою полковотцем быти!" И нача ездити з братом своим, со князем Володимером Андреевичем, и со оставшими князи по грозному побоищу, сердцем рыдая и слезами умывая лице свое, смотря на грозное побоище православных християн.
      Поле же Куликово - не бе видети порожнего места, но все покрыто человеческими телесы: христьяны, но седморицею больши того побито поганых. А лужи и потоки кровью текут. Князь же великий наехав, лежат побиты восемь князей белозерских, да углецкой князь Роман Давыдович, да четыре сына его: Иван, да Володимер, Святослав, Яков Романович, все вкупе лежат на едином месте. Князь же великий прослезися и рече: "Братие, видите ли, тако сии князи за православную веру главы свои положили на едином месте друг за друга!"
      И, поехав мало, наеха убита Михаила Васильевича, да пять князей ярославских, да четырех князей дорогобужских, да туто же лежит князь Глеб Иванович брянской, да Тимофей Волуевич, да с ними же лежит дворецкой его Иван Кожухов, изсечен в части. Над ними став, князь великий нача плакатися и рече: "Братия моя милая, князи и бояре и все сынове руские, днесь же вы положили главы своя за веру християнскую и за мою великую обиду, но аще имаете дерзновение у господа бога, то молитеся о нас!"
      И паки поехав на иное место и виде убита наперсника своего Михаила Андреевича Брянска да твердаго своего сторожа Семена Мелика, и рече князь великий: "Братия моя, моего ради образа убиени бысте, занеже приличны вы были моему образу!"
      И наехав на иное место и виде убита троецкого старца Пересвета, с печенегом вместе лежат, и рече князь великий: "Видите ли, братие, от сего печенега от единаго всем общая чаша восприяти пити, но милостию божиею против того злаго печенега бог нам дарова богатыря ж!"
      И оттоле поехав и наеха убита Ивана Родионовича Квашню да Андрея Черкисовича. Князь же Володимер Андреевич нача плакати над ними и поведати великому князю: "Гонишася за мною четыре татарина с мечи, но божиею милостию Иван Родионович Квашня да Андрей Черкисович увидев и прогонив меня, скоро смялися с ними з безбожными и главы своя за мя поклали! Аз же от них спасохся!" И повеле те телеса подняти и нарядити в белы отласы и положити во гробех и отослати в вотчину их, ко женам и детем их.
      И поеха по побоищу и наехав убита крепкаго своего воеводу Данила Белоусова, да Костянтина Конановича, да новгородцких посадников Тимофея Костянтиновича Микулина, да Якова Зензина, да около их вкупе лежат побиты семь сот новгороцких выборных дворян. Над ними же нача князь великий плакатися: "Любимыи мои братия, приехали вы есте своею волею ко мне, а не по моему велению, видя мене в беде великой, и главы свои поклали!"
      Великий же князь Дмитрей Иванович приехав, ста под великим черным знамением, повеле трубити во все гласные трубы, и на те трубныи гласы все съехашася достальныя князи и бояре, кои остались от грознаго побоища сего. И рекоста: "Здравствуй, государь наш, великий князь Дмитрей Иванович!"
      Он же, став посреди их, плача и рече: "Братия моя, князи рустии и бояре местные, вам бо подобает и впредь служити, а мне господь повелит быти на своем великом княжении, тогда имам всех по достоянию жаловати. Ныне же, братие, похороним побитых християн, да не будут зверьми съедены!" И повеле разбирати христьянскии телеса от поганых. Князь великий стоя на Дону 12 дней, дондеже разобраша телеса. Князей и бояр, дворян, кои побиты, тех всех повеле на Русь вести в домы, кождо где живут. Прочим же побитым воем повеле на поле Куликове ямы копати великие и на превысоце месте, всех же ям выкопаша великих 330, и повелеша телеса их класти честно и над ними повеле сыпати землю - великии бугры.
      Князь же великий Дмитрей Иваиович став над ними и нача плакати и рече: "Братия моя милая, сынове рускии, простите и благословите в сем веце и в будущем. Вам, братие, суженое место на поле Куликове, меж Дону реки и Непрядвы. Положили есте головы своя за святую православную веру!" А с поганых с убитых доспехи, и портища, и злато, и сребро, и оружие, и конские наряды обирати, а телеса их псом и зверем пометати на поле Куликове.
      Князь же великий Дмитрей Иванович приехав в шатры своя и рече: "Братия моя, князи и бояре воеводы, сочтите ми, сколько побито православных христьян и сколько князей и бояр и воевод, сколько побито и скольки осталось?" Воеводы же и бояре 4 дни смечали и сочтоша побитых и кои остались. И рече, стоя, московской больший боярин, князь Михаило Александрович Воронцов: "Убито, государь, - 40 бояринов московских, да 12 князей московских же, да два посадников наугороцких. Да убито, государь, князей и бояр и выборных дворян и воевод твоей государевы руской вотчины и Великаго Новагорода и всех войска православных христиан и литовских людей, кои пришли с Ольгердовичи, полтретя ста тысящ, а осталось живых от побоища 50 000, а поганых побито восьмисот тысящ, только безбожный царь Мамай с четырьми ордынскими князи убежа в Орду и тамо убиен бысть от своих, зле окаянный душу свою испроверже!"
      Князи же литовские Ольгердовичи сочтоша силы свои, что с ними пошло, убито полтретятцать тысящ, а осталося у них силы 5000.
      Князь же великий Дмитрей Иванович з братом своим, со князем Володимером Андреевичем, даша литовским князем много множества даров и целовав их любезно и отпусти их честно во свою отчину.
      А сам князь великий Дмитрей Иванович з братом своим, со князем Володимером Андреевичем, и со всеми князи и бояры с великой радостию с поля Куликова поехаша к сильному Московскому царству.
      Слышав же Олигерд литовский, яко князь московский Дмитрей Иванович победил до конца безбожнаго и самохвальнаго царя Мамая, и возвратися Алигерд в Литву с срамом великим, яко всуе трудился. А Олег резанский тако же живот свой зле скончав: ров изрый (ископа) и впадеся в яму.
      Великий же князь Дмитрей Иванович приехав на Рязанскую землю и услышав, что Олег зле испроверже живот и бояре его вси разбегоша по чужим землям, и рече князь Дмитрей Иванович:"Суди, господи, по правде его за его великую злобу. Аз же ему ни единаго зла не сотворих!" И не отняша земли Резанские у княгини его ни единыя десятины.
      Князь же великий Дмитрий Иванович в велицей славе прииде на великое свое княжение к Москве. Преосвященный же Киприян митрополит со всем собором своим и з живоносными кресты стретиша великаго князя далече за городом, блиско Котла, и даше ему далече крестное знамение и рече: "Сим знамением победил враги своя! Ныне царствуй, государь, великий князь Дмитрей Иванович!"
      Великая княгиня Евдокея и со снохою своею со князе Владимеровою княгинею и с ыными княгини и боярыни и с воевоцкими женами встрете государя своего, великаго князя Дмитрия Ивановича, во Фроловских вратах, в радости и в слезах не могуще изрещи, и целовав государя своего, великаго князя: "Здравствуй, государь, победитель победы врагом своим!" И княгини и боярыни целовавшеся кождо!

Перевод повести

      Начало повести о том, как даровал бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство - Русскую землю бог возвысил, а безбожных агарян посрамил.
      Хочу вам, братья, поведать о брани недавней войны, как случилась битва на Дону великого князя Дмитрия Ивановича и всех православных христиан с поганым Мамаем и с безбожными агарянами. И возвысил бог род христианский, а поганых унизил и посрамил их дикость, как и в старые времена помог Гедеону над мадиамами и преславному Моисею над фараоном. Надлежит нам поведать о величии и милости божьей, как исполнил господь пожелание верных ему, как помог великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Владимиру Андреевичу над безбожными половцами и агарянами.
      Попущением божьим, за грехи наши, по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны, по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан. И начал подстрекать его дьявол, и вошло в сердце его искушение против мира христианского, и подучил его враг, как разорить христианскую веру и осквернить святые церкви, потому что всех христиан захотел покорить себе, чтобы не славилось имя господне средь верных богу. Господь же наш, бог, царь и творец всего сущего, что пожелает, то и исполнит.
      Тот же безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану-отступнику, царю Батыю, начал расспрашивать старых татар, как царь Батый покорил Русскую землю. И стали ему сказывать старые татары, как покорил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимир, и всю Русь, славянскую землю, и великого князя Юрия Дмитриевича убил, и многих православных князей перебил, а святые церкви осквернил и многие монастыри и села пожег, а во Владимире соборную церковь златоверхую пограбил. И так как был ослеплен он умом, то того не постиг, что, как господу угодно, так и будет: так же и в давние дни Иерусалим был пленен Титом-римлянином и Навуходоносором, царем вавилонским, за прегрешения и маловерие иудеев, - но не бесконечно гневается господь и не вечно он карает.
      Узнав все от своих старых татар, начал Мамай поспешать, дьяволом распаляемый непрестанно, ополчаясь на христиан. И, забывшись, стал говорить своим алпаутам, и есаулам, и князьям, и воеводам, и всем татарам так: "Я не хочу так поступить как Батый, но когда приду на Русь и убью князя их, то какие города наилучшие достаточны, будут для нас - тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем", - а не знал того, проклятый, что Господня рука высока.
      И через несколько дней перешел он великую реку Волгу со всеми силами, и другие многие орды к великому воинству своему присоединил и сказал им: "Пойдем на Русскую землю и разбогатеем от русского золота!" Пошел же безбожный на Русь, будто лев, ревущий ярясь, будто неутолимая гадюка злобой дыша. И дошел уже до устья реки. Воронежа, и распустил всю силу свою, и наказал всем татарам своим так: "Пусть не пашет ни один из вас хлеба, будьте готовы на русские хлеба!"
      Прознал же о том князь Олег Рязанский, что Мамай кочует на Воронеже и хочет идти на Русь, на великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Скудость ума была в голове его, послал сына своего к безбожному Мамаю с великою честью и с многими дарами и писал грамоты свои к нему так: "Восточному великому и свободному, царям царю Мамаю - радоваться! Твой ставленник, тебе присягавший Олег, князь рязанский, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь идти на Русскую землю, на своего слугу князя Димитрия Ивановича Московского, устрашить его хочешь. Теперь же, господин и пресветлый царь, настало твое время: золотом, и серебром, и богатством многим переполнилась земля Московская, и всякими драгоценностями твоему владению на потребу. А князь Димитрий Московский - человек христианский - как услышит слово ярости твоей, "то отбежит в дальние пределы свои: либо в Новгород Великий, или на Белоозеро, или на Двину, а великое богатство московское и золото - все в твоих руках будет и твоему войску на потребу. Меня же, раба твоего, Олега Рязанского, власть твоя пощадит, о царь: ведь ради тебя я крепко устрашаю Русь и князя Димитрия. И еще просим тебя, о царь, оба раба твои, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский: обиду приняли мы великую от этого великого князя Димитрия Ивановича, и как бы мы в своей обиде твоим именем царским ни грозили ему, а он о том не тревожится. И еще, господин наш царь, город мой Коломну он себе захватил - и о всем том, о царь, жалобу воссылаем тебе".
      И другого послал скоро своего вестника князь Олег Рязанский со своим письмом, написано же в грамоте было так: "К великому князю Ольгерду Литовскому - радоваться великою радостию! Известно ведь, что издавна ты замышлял на великого князя Димитрия Ивановича Московского, с тем чтобы изгнать его из Москвы и самому завладеть Москвою. Ныне же, княже, настало наше время, ибо великий царь Мамай грядет на него и на землю его. И сейчас, княже, присоединимся мы оба к царю Мамаю, ибо знаю я, что царь даст тебе город Москву, да и другие города, что поближе к твоему княжеству, а мне отдаст он город Коломну, да Владимир, да Муром, которые к моему княжеству поближе стоят. Я же послал своего гонца к царю Мамаю с великою честью и со многими дарами, так же и ты пошли своего гонца, и что у тебя есть из даров, то пошли ты к нему, грамоты свои написав, а как - сам знаешь, ибо больше меня понимаешь в том".
      Князь же Ольгерд Литовский, прознав про все это, очень рад был великой похвале друга своего князя Олега Рязанского и отправляет быстро посла к царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. А пишет свои грамоты так: "Восточному великому царю Мамаю! Князь Ольгерд Литовский, присягавший тебе, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь наказать свой удел, своего слугу, московского князя Димитрия, потому и молю тебя, свободный царь, раб твой: великую обиду наносит князь Димитрий Московский улуснику твоему князю Олегу Рязанскому, да и мне также большой вред чинит. Господин царь, свободный Мамай! Пусть придет власть твоего правления теперь и в наши места, пусть обратится, о царь, твое внимание на наши страдания от московского князя Димитрия Ивановича".
      Помышляли же про себя Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, говоря так: "Когда услышит князь Димитрий о приходе царя, и о ярости его, и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину, а мы сядем в Москве и в Коломне. Когда же царь придет, мы его с большими дарами встретим и с великою честью, и умолим его, возвратится царь в свои владения, а мы княжество Московское по царскому велению разделим меж собою - то к Вильне, а то к Рязани, и даст нам царь Мамай ярлыки свои и потомкам нашим после нас". Не ведали ведь, что замышляют и что говорят, как несмышленые малые дети, не ведающие божьей силы и господнего предначертания. Ибо воистину сказано: "Если кто к богу веру с добрыми делами и правду в сердце держит и на бога уповает, то такого человека господь не предаст врагам в уничижение и на осмеянье".
      Государь же князь великий Дмитрий Иванович - добрый человек - образцом был смиренномудрия, небесной жизни желал, ожидая от бога грядущих вечных благ, не ведая того, что на него замышляют злой заговор ближние его друзья. О таких ведь пророк и сказал: "Не сотвори ближнему своему зла и не рой, не копай врагу своему ямы, но на бога-творца надейся, господь бог может оживить и умертвить".
      Пришли же послы к царю Мамаю от Ольгерда Литовского и от Олега Рязанского и принесли ему большие дары и грамоты. Царь же принял дары и письма благосклонно и, заслушав грамоты и послов почтя, отпустил и написал ответ такой: "Ольгерду Литовскому и Олегу Рязанскому. За дары ваши и за восхваление ваше, ко мне обращенное, каких захотите от меня владений русских, теми одарю вас. А вы в верности мне присягните и скорее идите ко мне и одолейте своего недруга. Мне ведь ваша помощь не очень нужна: если бы я теперь пожелал, то своею силою великою я бы и древний Иерусалим покорил, как прежде халдеи. Теперь же поддержать вас хочу моим именем царским и силою, а вашею клятвой и властью вашей разбит будет князь Дмитрий Московский, и грозным станет имя ваше в странах ваших моею угрозой. Ведь если мне, царю, предстоит победить царя, подобного себе, то мне подобает и надлежит царскую честь получить. Вы же теперь идите от меня и передайте князьям своим слова мои".
      Послы же, возратясь от царя к своим князьям, сказали им: "Царь Мамай приветствует вас и очень, за восхваление ваше великое, благорасположен к вам!" Те же, скудные умом, порадовались суетному привету безбожного царя, не ведая того, что бог дает власть кому пожелает. Теперь же - одной веры, одного крещения, а с безбожным соединились вместе преследовать православную веру Христову. О таких ведь пророк сказал: "Воистину сами себя отсекли от доброго масличного древа и привились к дикой маслине".
      Князь же Олег Рязанский стал торопиться отправлять к Мамаю послов, говоря: "Выступай, царь, скорее на Русь!" Ибо говорит великая мудрость: "Путь нечестивых погибнет, ибо собирают на себя досаду и поношение". Ныне же этого Олега окаянного новым Святополком назову.
      И прослышал князь великий Дмитрий Иванович, что надвигается на него безбожный царь Мамай со многими ордами и со всеми силами, неустанно ярясь на христиан и на Христову веру и завидуя безголовому Батыю, и сильно опечалился князь великий Дмитрий Иванович из-за нашествия безбожных. И, став пред святою иконою господня образа, что в изголовье его стояла, и, упав на колени свои, стал молиться и сказал: "Господи! Я, грешный, смею ли молиться тебе, смиренный раб твой? Но к кому обращу печаль мою? Лишь на тебя надеясь, господи, и вознесу печаль мою. Ты же, господи, царь, владыка, светодатель, не сотвори нам, господи, того, что отцам нашим сотворил, наведя на них и на их города злого Батыя, ибо еще и сейчас, господи, тот страх и трепет великий в нас живет. И ныне, господи, царь, владыка, не до конца прогневайся на нас, знаю ведь, господи, что из-за меня грешного, хочешь всю землю нашу погубить; ибо я согрешил пред тобою больше всех людей. Сотвори мне, господи, за слезы мои, как Иезекии, и укроти, господи, сердце свирепому этому зверю!" Поклонился и сказал: "На господа уповал - и не погибну". И послал за братом своим, за князем Владимиром Андреевичем в Боровск, и за всеми князьями русскими скорых гонцов разослал, и за всеми воеводами на местах, и за детьми боярскими, и за всеми служилыми людьми. И повелел им скоро быть у себя в Москве.
      Князь же Владимир Андреевич прибыл быстро в Москву, и все князья и воеводы. А князь великий Дмитрий Иванович, взяв брата своего князя Владимира Андреевича, пришел к преосвященному митрополиту Киприану и сказал ему: "Знаешь ли, отче наш, предстоящее нам испытание великое,- ведь безбожный царь Мамай движется на нас, неумолимую в себе ярость распаляя?" И митрополит отвечал великому князю: "Поведай мне, господин мой, чем ты пред ним провинился?" Князь же великий сказал: "Проверил я, отче, все точно, что все по заветам наших отцов, и даже еще больше, выплатил дани ему". Митрополит же сказал: "Видишь, господин мой, попущением божьим ради наших грехов идет он полонить землю нашу, но вам надлежит, князьям православным, тех нечестивых дарами удовлетворить хотя бы и вчетверо. Если же и после того не смирится, то господь его усмирит, потому что господь дерзким противится, а смиренным благодать подает. Так же случилось когда-то с Великим Василием в Кесарии: когда злой отступник Юлиан, идя на персов, захотел разорить город его Кесарию, Василий Великий помолился со всеми христианами господу богу, собрал много золота и послал к нему, чтобы утолить жадность преступника. Тот же, окаянный, только сильнее разъярился, и господь послал на него воина своего, Меркурия, уничтожить его. И невидимо пронзен был в сердце нечестивый, жизнь свою жестоко окончил. Ты же, господин мой, возьми золота, сколько есть у тебя, и пошли навстречу ему -и скорей образумишь его".
      Князь же великий Дмитрий Иванович послал к нечестивому царю Мамаю избранного своего юношу, по имени Захарий Тютчев, испытанного разумом и смыслом, дав ему много золота и двух переводчиков, знающих татарский язык. Захарий же, дойдя до земли Рязанской и узнав, что Олег Рязанский и Ольгерд Литовский присоединились к поганому царю Мамаю, послал быстро вестника скрытно к великому князю.
      Князь же великий Дмитрий Иванович, услышав ту весть, воскорбел сердцем, и исполнился ярости и печали, и начал молиться: "Господи, боже мой, на тебя надеюсь, правду любящего. Если мне враг вред наносит, то следует мне терпеть, ибо искони он является ненавистником и врагом роду христианскому; но вот друзья мои близкие замыслили против меня. Суди, господи, их и меня, я ведь им никакого зла не причинил, кроме того, что дары и почести от них принимал, но и им в ответ я также дарил. Суди же, господи, по правде моей, пусть покончится злоба грешных".
      И, взяв брата своего, князя Владимира Андреевича, пошел во второй раз к преосвященному митрополиту и поведал ему, как Ольгерд Литовский и Олег Рязанский соединились с Мамаем на нас. Преосвященный же митрополит сказал: "А сам ты, господин, не нанес ли какой обиды им обоим?" Князь же великий прослезился и сказал: "Если я перед богом грешен или перед людьми, то перед ними ни единой черты не преступил по закону отцов своих. Ибо знаешь и сам, отче, что удовлетворен я своими пределами, и им никакой обиды не нанес, и не знаю, отчего преумножались против меня вредящие мне". Преосвященный же митрополит сказал: "Сын мой, господин князь великий, да осветятся веселием очи твои сердечные: закон божий почитаешь и творишь правду, так как праведен господь, и ты возлюбил правду. Ныне же окружили тебя, как псы многие; суетны и тщетны их попытки, ты же именем господним обороняйся от них. Господь справедлив и будет тебе истинным помощником. А от всевидящего ока Господня, где можно скрыться - и от твердой руки его?
      И князь великий Дмитрий Иванович с братом своим, князем Владимиром Андреевичем, и со всеми русскими князьями и воеводами обдумали, как сторожевую заставу крепкую устроить в поле, и послали в заставу лучших своих и опытных воинов: Родиона Ржевского, Андрея Волосатого, Василия Тупика, Якова Ослябятева и других с ними закаленных воинов. И повелел им на Тихой Сосне сторожевую службу нести со всяким усердием, и ехать к Орде, и языка добыть, чтобы узнать истинные намерения царя.
      А сам князь великий по всей Русской земле быстрых гонцов разослал со своими грамотами по всем городам: "Будьте же все готовы идти на мою службу, на битву с безбожными агарянами татарами; соединимся же в Коломне на Успение святой богородицы".
      И так как сторожевые отряды задержались в степи, князь великий вторую заставу послал: Клементия Полянина, Ивана Святославича Свесланина, Григория Судакова и других с ними,- приказав им скорее возвращаться. Те же встретили Василия Тупика: ведет языка к великому князю, язык же из людей царского двора, из сановных мужей. И сообщает великому князю, что неотвратимо Мамай надвигается на Русь и что списались друг с другом и соединились с ним Олег Рязанский и Ольгерд Литовский. А не спешит царь оттого идти, что осени дожидается.
      Услышав же от языка такое известие о нашествии безбожного царя, великий князь стал утешаться в боге и призвал к твердости брата своего князя Владимира и всех князей русских, говоря: "Братья князья русские, из рода мы все князя Владимира Святославича Киевского, которому открыл господь познать православную веру, как Евстафию Плакиде; просветил он всю землю Русскую святым крещением, извел нас от мучений язычества, и заповедовал нам ту же веру святую твердо держать и хранить и биться за нее. Если кто за нее пострадает, тот в будущей жизни ко святым первом ученикам за веру Христову причислен будет. Я же, братья, за веру Христову хочу пострадать даже и до смерти". Они же ему ответили все согласно, будто одними устами: "Воистину ты, государь, исполни закон божий и последовал евангельской заповеди, ибо сказал господь: "Если кто пострадает имени моего ради, то после воскресения сторицей получит жизнь вечную". И мы, государь, сегодня готовы умереть с тобою и головы свои положить за святую веру христианскую и за твою великую обиду".
      Князь же великий Дмитрий Иванович, услышав это от брата своего князя Владимира Андреевича и от всех князей русских, что решаются за веру сразиться,- повелел всему войску своему быть у Коломны на Успение святой богородицы: "Тогда пересмотрю полки и каждому полку воеводу назначу". И все множество людей будто одними устами сказало: "Дай же нам господи, решение это исполнить имени твоего ради святого!"
      И пришли к нему князья Белозерские, готов они к бою, и прекрасно снаряжено войско князь Федор Семенович, князь Семен Михайлович, князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский и андомские князья; пришли и ярославские князья со своими полками: князь Андрей Ярославский, князь Роман Прозоровский князь Лев Курбский, князь Дмитрий Ростовский и прочие многие князья.
      Тут же, братья, стук стучит и будто гром гремит в славном городе Москве - то идет сильная рать великого князя Дмитрия Ивановича и гремят русские сыны своими золочеными доспехами.
      Князь же великий Дмитрий Иванович, взял с собою брата своего, князя Владимира Андреевича, и всех князей русских, поехал к живоначальной Троице на поклон к отцу своему духовному, преподобному старцу Сергию, благословение получить от святой той обители. И упросил его преподобный игумен Сергий, чтобы прослушал он святую литургию, потому что был тогда день воскресный и чтилась память святых мучеников Флора и Лавра. По окончании же литургии просил святой Сергий со всею братьею великого князя, чтобы откушал хлеба в доме живоначальной Троицы, в обители его. Великий же князь был в замешательстве, ибо пришлю к нему вестники, что уже приближаются поганые татары, и просил он преподобного, чтобы его отпустил. И ответил ему преподобный старец: "Это твое промедление двойным для тебя послушанием обернется. Ибо не сейчас еще, господин мой, смертный венец носить тебе, но через несколько лет, а для многих других теперь уж венцы плетутся". Князь же великий откушал хлеба у них, а игумен Сергий в то время велел воду освящать с мощей святых мучеников Флора и Лавра. Князь же великий скоро от трапезы встал, и преподобный Сергий окропил его священной водою и все христолюбивое его войско и осенил великого князя крестом Христовым - знамением на челе. И сказал: "Пойди, господин, на поганых половцев, призывая бога, и господь бог будет тебе помощником и заступником", и добавил ему тихо: "Победишь, господин, супостатов своих, как подобает тебе, государь наш". Князь же великий сказал: "Дай мне, отче, двух воинов из своей братии - Пересвета Александра и брата его Андрея Ослябу, тем ты и сам нам поможешь". Старец же преподобный велел тем обоим быстро готовиться идти с великим князем, ибо были известными в сражениях ратниками, не одно нападение встретили. Они же тот час послушались преподобного старца и не отказались от его повеления. И дал он им вместо оружия тленного нетленное - крест Христов, нашитый на схимах, и повелел им вместо шлемов золоченых возлагать его на себя. И передал их в руки великого князя, и сказал: "Вот тебе мои воины, а твои избранники",- и сказал им: "Мир вам, братья мои, твердо сражайтесь, как славные воины за веру Христову и за все православное христианство с погаными половцами". И осенил Христовым знамением все войско великого князя - мир и благословение.
      Князь же великий возвеселился сердцем, но никому не поведал, что сказал ему преподобный Сергий. И пошел он к славному своему городу Москве, радуясь благословению святого старца, словно сокровище непохищаемое получил. И, вернувшись в Москву, пошел с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, к преосвященному митрополиту Киприану, и поведал ему тайно все, что сказал лишь ему старец святой Сергий, и какое благословение дал ему и всему его православному войску. Архиепископ же повелел эти слова сохранить в тайне, не говорить никому.
      Когда же наступил четверг 27 августа, день памяти святого отца Пимена Отшельника, в тот день решил князь великий выйти навстречу безбожным татарам. И, взяв с собою брата своего князя Владимира Андреевича, стал в церкви святой Богородицы пред образом господним, сложив руки на груди, потоки слез проливая, молясь, и сказал: "Господи боже наш, владыко великий, твердый, воистину ты - царь славы, помилуй нас, грешных, когда унываем, к тебе единому прибегаем, нашему спасителю и благодетелю, ибо твоею рукою созданы мы. Но знаю я, господи, что прегрешения мои уже покрывают голову мою, и теперь не оставь нас, грешных, не отступи от нас. Суди, господи, притесняющих меня и оборони от борющихся со мною; возьми, господи, оружие и щит и стань на помощь мне. Дай же мне, господи, победу над моими врагами, пусть и они познают славу твою". И затем приступил к чудотворному образу госпожи богородицы, который Лука-евангелист написал, и сказал: "О чудотворная госпожа богородица, всего создания человеческого заступница,- ибо благодаря тебе познали мы истинного бога нашего, воплотившегося и рожденного тобою. Не отдай же, госпожа, городов наших в разорение поганым половцам, да не осквернят святых твоих церквей и веры христианской. Умоли, госпожа богородица, сына своего Христа, бога нашего, чтобы смирил он сердца врагам нашим, да не будет рука их над нами. И ты, госпожа наша пресвятая богородица, пошли нам свою помощь и нетленною своею ризою покрой нас, чтобы не страшились мы ран, на тебя ведь надеемся, ибо твои мы рабы. Знаю же я, госпожа, если захочешь - поможешь нам против злобных врагов, этих поганых половцев, которые не призывают твоего имени; мы же, госпожа пречистая богородица, на тебя надеемся и на твою помощь. Ныне выступаем против безбожных язычников поганых татар, умоли же ты сына своего, бог нашего". И потом пришел к гробу блаженного чудотворца Петра-митрополита и, сердечно к нему припадая, сказал: "О чудотворны святитель Петр, по милости божьей непрестанно творишь чудеса. И теперь настало время тебе за нас молиться общему владыке всех, царь и милостивому спасителю. Ибо теперь на меня ополчились супостаты поганые и на город твой Москву готовят оружие. Тебя ведь господь показал последующим поколениям нашим возжег тебя нам, светлую свечу, и поставил на подсвечнике высоком светить всей земле Русской. И тебе ныне подобает о нас, грешных молиться, чтобы не нашла на нас рука смерти и рука грешника не погубила нас. Ты ведь страж наш твердый от вражеских нападений, ибо твоя мы паства". И, окончив молитву, поклонился преосвященному митрополиту Киприану, архиепископ же благословил его отпустил в поход против поганых татар; и, перекрестив ему чело, осенил его Христовым знамением, и послал богосвященный собор свой с крестами, и со святыми иконами, и со священной водой во Фроловские ворота, и в Никольские, и в Константино-Еленинские, чтобы каждый воин вышел благословенным и святою водою окропленным.
      Князь же великий Дмитрий Иванович с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, пошел в церковь небесного воеводы архистратига Михаила и бил челом святому образу его, а потом приступил к гробам православных князей, прародителей своих, так слезно говоря: "Истинные охранители, русские князья, православной веры христианской поборники, родители наши! Если имеете дерзновение предстоять Христу, то помолитесь теперь о нашем горе, ибо великое нашествие грозит нам, детям вашим, и ныне помогите нам". И, это сказав, вышел из церкви.
      Княгиня же великая Евдокия, и Владимира княгиня Мария, и других православных князей княгини, и многие жены воевод, и боярыни московские, и жены слуг тут стояли, провожая, от слез и кликов сердечных не могли и слова сказать, свершая прощальное целование. И остальные княгини, и боярыни, и жены слуг так же совершали со своими мужьями прощальное целование и вернулись вместе с великой княгиней. Князь же великий, еле удерживаясь от слез, не стал плакать при народе, в сердце же своем сильно прослезился, утешая свою княгиню, и сказал: "Жена, если бог за нас, то кто против нас!" И сел на лучшего своего коня, и все князья и воеводы сели на коней своих.
      Солнце ему на востоке ясно сияет, путь ему показывает. Тогда ведь как соколы сорвались с золотых колодок из каменного града Москвы, и взлетели под синие небеса, и возгремели своими золотыми колокольцами, захотели ударить на большие стада лебединые и гусиные: то, братья, не соколы вылетели из каменного града Москвы, то выехали русские удальцы со своим государем, с великим князем Дмитрием Ивановичем, а наехать захотели на великую силу татарскую.
      Князья же белозерские отдельно со своим войском выехали; изготовленным выглядит войско их. Князь же великий отпустил брата своего князя Владимира дорогою на Брашево, а белозерских князей - Болвановскою дорогою, а сам князь великий пошел на Котел дорогою. Перед ним солнце ярко сияет, а вслед ему тихий ветерок веет. Потому же разлучился князь великий с братом своим, что не пройти им было одной дорогой.
      Княгиня же великая Евдокия со своею невесткою, княгинею Владимира Марией, и с воеводскими женами, и с боярынями взошла в златоверхий свой терем в набережный и села на рундуке под стекольчатыми окнами. Ибо уже в последний раз видит великого князя, слезы проливая, как речной поток. С великою печалью, приложив руки свои к груди, говорит: Господи боже мой, всевышний творец, взгляни на мое смирение, удостой меня, господи, увидеть вновь моего государя, славнейшего среди людей великого князя Дмитрия Ивановича. Помоги же ему, господи, своей твердой рукой победить вышедших на него поганых половцев. И не допусти, господи, того, что за много лет прежде сего было, когда страшная битва была у русских князей на Калке с погаными половцами, с агарянами; и теперь избавь, господи, от подобной беды, и спаси, и помилуй! Не дай же, господи, погибнуть сохранившемуся христианству, и пусть славится имя твое святое в Русской земле! Со времени той калкской беды и страшного побоища татарского и ныне уныла Русская земля, и нет уже у нее надежды ни на кого, но только на тебя, всемилостивого бога, ибо ты можешь оживить и умертвить. Я же, грешная, имею теперь две отрасли малых, князя Василия и князя Юрия: если встанет ясное солнце с юга или ветер повеет с западу - ни того, ни другого не смогут еще вынести. Что же тогда я, грешная, поделаю? Так возврати им, господи, отца их, великого князя, здоровым, тогда и земля их спасется, и они всегда будут царствовать".
      Великий же князь отправился, захватив с собою мужей знатных, московских купцов - сурожан десять человек как свидетелей: что бы бог ни устроил, а они расскажут в дальних странах, как купцы знатные, и были: первый - Василий Капица, второй - Сидор Алферьев, третий - Константин Петунов, четвертый - Кузьма Ковря, пятый - Семен Антонов, шестой - Михаил Саларев, седьмой - Тимофей Весяков, восьмой - Дмитрий Черный, девятый - Дементю Саларев и десятый - Иван Шиха.
      И двигался князь великий Дмитрий Иванович по большой широкой дороге, а за ним русские сыны идут скоро, будто медвяные чаши пить и гроздья виноградные есть, желая себе чести добыть и славного имени: уже ведь, братья, стук стучит и гром гремит на ранней заре, князь Владимир Андреевич через Москву-реку переправляется на добром перевозе на Боровском.
      Князь же великий пришел в Коломну в субботу, в день памяти святого отца Моисея Эфиопа. Тут уже были многие воеводы и воины и встретили его на речке Северке. Архиепископ же коломенский Геронтий со всем своим клиром встретил великого князя в воротах городских живоносными крестами и со святыми иконами, и осенил его живоносным крестом, и молитву сотворил: "Спаси, боже, люди своя".
      Наутро же князь великий повелел выехать всем воинам на поле к Девичьему монастырю.
      В святое же воскресение после заутрени зазвучали многие трубы боевые, и литавры загремели, и зашумели расшитые знамена у сада Панфилова.
      Сыновья же русские вступили в обширных поля коломенские, но и тут не вместиться огромному войску, и невозможно было никому очами окинуть рати великого князя. Князь же великий", въехав на возвышенное место с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, видя такое множество людей снаряженных, возрадовался и назначил каждому полку воеводу. Себе же князь великий взял под командование белозерских князей, и в полк правой руки назначил брата своего князя Владимира и дал ему под командование ярославских князей, а в полк левой руки назначил князя Глеба Брянского. Передовой же полк - Дмитрий Всеволодович да брат его Владимир Всеволодович, с коломенцами - воевода Микула Васильевич, владимирский же воевода и юрьевский - Тимофей Волуевич, а костромской воевода - Иван Родионович Квашня, переяславский же воевода -Андрей Серкизович. А у князя Владимиры Андреевича воеводы: Данило Белеут, Константин Кононов, князь Федор Елецкий, князь Юрий Мещерский, князь Андрей Муромский.
      Князь же великий, распределив полки, повелел им через Оку-реку переправляться и при казал каждому полку и воеводам: "Если же кто пойдет по Рязанской земле,- не коснитесь ни единого волоса!" И, взяв благословение от архиепископа коломенского, князь великий перешел реку Оку со всеми силами и отправил в поле третью заставу, лучших своих витязей, чтобы они сошлись со сторожей татарской в степи: Семена Медика, Игнатия Креня, Фому Тынину, Петра Горского, Карпа Олексина, Петрушу Чурикова и других многих с ними удалых наездников.
      Сказал же князь великий брату своему князю Владимиру: "Поспешим, брате, навстречу безбожным язычникам, поганым татарам, и не отвернем лица своего от наглости их, а если, брате, и смерть нам суждена, то не без пользы, не без замысла для нас эта смерть, но в жизнь вечную!" А сам государь князь великий, в пути будучи, призывал родственников своих на помощь - святых страстотерпцев Бориса и Глеба.
      Князь же Олег Рязанский услышал, что князь великий соединился со многими силами и следует навстречу безбожному царю Мамаю да к тому же вооружен твердо своею верою, которую на бога-вседержителя, всевышнего творца, со всею надеждой возлагает. И начал остерегаться Олег Рязанский и с места на место переходить с единомышленниками своими, так говоря: "Вот если бы нам можно было послать весть об этой напасти к многоразумному Ольгерду Литовскому, узнать, что он об этом думает, да нельзя: перекрыли нам путь. Думал я по старинке, что не следует русским князьям на восточного царя подниматься, а теперь как все это понять? И откуда князю помощь такая пришла, что смог против нас трех подняться?"
      Отвечали ему бояре его: "Нам, княже, сообщили из Москвы за пятнадцать дней до сего,-но мы побоялись тебе передать,- о том, что в вотчине его, близ Москвы, живет монах, Сергием зовут, весьма прозорлив он. Тот сверх меры и вооружил его, и из своих монахов дал ему помощников". Услышав же то, князь Олег Рязанский испугался и на бояр своих осердился и разъярился: "Почему мне не поведали до сих пор? Тогда бы я послал к нечистивому царю и умолил его, и никакое бы зло не приключилось! Горе мне, потерял я разум свой, но не я один ослабел умом, но и больше меня разумный Ольгерд Литовский; но, однако, он почитает веру латинскую Петра Гугнивого, я же, окаянный, познал истинный закон божий! И отчего совратился я? И сбудется со мною сказанное господом: "Если раб, зная закон господина своего, нарушит его, бит будет сильно". Ибо ныне что натворил? Зная закон бога, сотворившего небо, и землю, и всю тварь, присоединился ныне к нечестивому царю, решившему попрать закон божий! И теперь какому своему неразумному помыслу вверил себя? Если бы теперь великому князю помощь предложил, то никак он не примет меня, ибо узнал об измене моей. Если же присоединюсь к нечестивому царю, то воистину стану как прежний гонитель Христовой веры, и тогда поглотит меня земля живьем, как Святополка: не только княжения лишен буду, но и жизни лишусь, и брошен буду в геенну огненную мучиться. Если же господь за них, то никто их не одолеет, да еще и прозорливый тот монах будет помогать ему молитвой своей! Если же никому из них помощи не окажу, то впредь от них обоих как смогу устоять? А теперь я так думаю: кому из них господь поможет, к тому и я присоединюсь!"
      Князь же Ольгерд Литовский, в согласии с прежним замыслом, собрал литовцев много и варягов, и жмуди и пошел на помощь Мамаю. И пришел к городу Одоеву, но, прослышав, что князь великий собрал великое множество воинов, - всю русь и словен, да пошел к Дону против царя Мамая,- прослышав также, что Олег испугался,- и стал тут с тех пор недвижимо, и понял тщетность своих помыслов, о союзе своем с Олегом Рязанским теперь сожалел, метался и негодовал, говоря: "Если человеку не хватает своего ума, то напрасно чужого ума ищет: никогда ведь не бывало, чтобы Литву поучала Рязань! Ныне же свел меня с ума Олег, а сам и пуще погиб. Так что теперь побуду я здесь, пока не услышу о московской победе".
      В то же время прослышали князья Андрей Полоцкий и князь Дмитрий Брянский, Ольгердовичи, что великая беда и забота отяготили великого князя Дмитрия Ивановича Московского и все православное христианство от безбожного Мамая. Были же те князья отцом своим, князем Ольгердом, нелюбимы из-за мачехи их, но ныне богом возлюблены были и святое крещение приняли. Были они, будто какие колосья плодовитые, сорняком подавляемые: живя среди нечестия, не могли плода достойного породить. И посылает князь Андрей к брату своему, князю Дмитрию, тайно письмо небольшое, в нем же написано так: "Знаешь, брат мой возлюбленный, что отец наш отверг нас от себя, но отец наш небесный, господь бог, сильней возлюбил нас и просветил святым крещением, дав нам закон свой,- чтобы жить по нему, и отрешил нас от пустой суеты и от нечистой пищи; мы же теперь чем за то богу воздадим? Так устремимся, брате, на подвиг благой для подвижников Христа, источника христианства, пойдем, брате, на помощь великому князю Дмитрию Московскому и всем православным христианам, ибо большая беда наступила для них от поганых измаилтян, да еще и отец наш с Олегом Рязанским присоединились к безбожным и преследуют православную веру христианскую. Нам, брате, следует святое писание исполнить, говорящее: "Братья, в бедах отзывчивы будьте!" Не сомневайся же, брат, будто отцу мы противиться будем, ведь вот как евангелист Лука передал слова господа нашего Иисуса Христа: "Преданы будете родителями и братьями и умрете за имя мое; претерпевший же до конца - спасется!" Выберемся, брат, из давящего этого сорняка и привьемся к истинному плодовито""' Христову винограду, возделанному рукою Христовой. Теперь ведь, брат, устремляемся мы не земной ради жизни, но почести в небесах желая, которую господь дает творящим волю его".
      Князь же Дмитрий Ольгердович, прочтя письмо брата своего старшего, возрадовался и заплакал от радости, говоря: "Владыко, господи человеколюбец, дай же рабам твоим желание совершить таким путем подвиг этот благой, что открыл ты брату моему старшему!" И велел послу: "Скажи брату моему, князю Андрею: готов я сейчас же по твоему приказу, брат и господин. Сколько есть войска моего, то все вместе со мною, потому что по божьему промыслу собрались мы для предстоящей войны с дунайскими татарами. И еще скажи брату моему, слышал я также от пришедших ко мне сборщиков меда из Севрской земли, говорят, что уже великий князь Дмитрий на Дону, ибо там дождаться хочет злых сыроядцев. И нам следует идти к Севере и там соединиться: надо держать нам путь на Северу, и таким путем утаимся от отца своего, чтобы не помешал нам постыдно".
      Через несколько дней сошлись оба брата, как решили, со всеми силами в Северской земле и, свидясь, порадовались, как некогда Иосиф с Вениамином, видя с собою множество людей, бодрых и снаряженных умелых ратников. И достигли быстро Дона, и догнали великого князя Дмитрия Ивановича Московского еще на этой стороне Дона, на месте, называемом Березуй, и тут соединились.
      Князь же великий Дмитрий с братом своим Владимиром возрадовались оба радостию великою такой милости божьей: ведь невозможно столь просто такому быть, чтобы дети отца оставили и перехитрили его, как некогда волхвы Ирода, и пришли нам на помощь. И многими дарами почтил их, и поехали своею дорогой, радуясь и славя святого духа, от земного уже всего отрешась, ожидая себе бессмертного иного искупленья. Сказал же им князь великий: "Братья мои милые, по какой нужде пришли вы сюда?" Они же ответили: "Господь бог послал нас к тебе на помощь!" Князь же великий сказал: "Воистину подобны вы праотцу нашему Аврааму, который быстро Лоту помог, и еще вы подобны доблестному великому князю Ярославу, который отомстил за кровь братьев своих". И тотчас послал такую весть князь великий в Москву преосвященному митрополиту Киприану: "Ольгердовичи - князья пришли ко мне со многими силами, а отца своего оставили". И вестник быстро добрался до преосвященного митрополита. Архиепископ же, прослышав о том, встал на молитву, говоря со слезами: "Господи владыко человеколюбец, ибо противные нам ветры в тихие превращаешь! И послал во все соборные церкви и монастыри, повелел усердно молитвы творить день и ночь к вседержителю-богу. И послал в монастырь к преподобному игумену Сергию, чтобы внял их молитвам бог. Княгиня же великая Евдокия, услышав о том великом божьем милосердии, начала щедрые милостыни раздавать и постоянно пребывала в святой церкви, молясь день и ночь.
      Это же снова оставим и к прежнему возвратимся.
      Когда князь великий был на месте, называемом Березуй, за двадцать три поприща от Дона настал уже пятый день месяца сентября - день памяти святого пророка Захарии (в тот же день и убиение предка Дмитрия - князя Глеба Владимировича), и прибыли двое из его сторожен заставы, Петр Горский и Карп Олексин, пришли знатного языка из числа сановников царского двора. Рассказывает тот язык: "Уже царь Кузьмине гати стоит, но не спешит, поджидает Ольгерда Литовского да Олега Рязанского; руководствуясь сведениями, полученными от Олега, о твоих сборах царь не ведает и встречи тобою не ожидает; через три же дня должен быть на Дону". Князь великий спросил его силе царской, и тот ответил: "Несчетное множество войск его сила, никто их не сможет перечесть".
      Князь же великий стал совещаться с братом своим и со вновь обретенною братьею, с литовскими князьями: "Здесь ли и дальше останемся или Дон перейдем?" Сказали ему Ольгердпвичи: "Если хочешь твердого войска, то прикажи за Дон перейти, чтобы не было ни у одного мысли об отступлении; о великой же силе врага не раздумывай, ибо не в силе бог, но в правде: Ярослав, перейдя реку, Святополка победил, прадед твой, князь великий Александр, Неву-реку перейдя, короля победил, и тебе, призывая бога следует то же сделать. И если разобьем врага, то все спасемся, если же погибнем, то все общую смерть примем - от князей и до простых людей Тебе же, государю великому князю, ныне нужно забыть о смерти, смелыми словами речь говорить, чтобы от тех речей укрепилось войско твое: мы ведь видим, какое великое множество избранных витязей в войске твоем".
      И князь великий приказал войску всему через Дон переправляться.
      А в это время разведчики поторапливают, ибо приближаются поганые татары. И многие сыны русские возрадовались радостью великую, чая желанного своего подвига, о котором еще на Руси мечтали.
      А за многие дни множество волков стекалось на место то, завывая страшно, беспрерывно все ночи, предчувствуя грозу великую. У храбрых людей в войсках сердца укрепляются, другие же люди в войсках, ту прослышав грозу, совсем приуныли: ведь небывалая рать собралась, безумолчно перекликаются, и галки своим языком говорят, и орлы, во множестве с устья Дона слетевшись, по воздуху паря, клекчут, и многие звери свирепо воют, ожидая того дня грозного, богом предопределенного, в который должны лечь тела человеческие: такое будет кровопролитие, будто вода морская. От того-то страха и ужаса великие деревья преклоняются и трава расстилается".
      Многие люди из обоих войск печалятся, предвидя свою смерть.
      Начали же поганые половцы в великом унынии сокрушаться о конце своей жизни, потому что если умрет нечестивый, то исчезнет память о нем с шумом. Правоверные же люди еще и больше воссияют в радости, ожидая уготованного им чаяния, прекрасных венцов, о которых поведал великому князю преподобный игумен Сергий.
      Разведчики же поторапливают, ибо уже близко поганые и вс¦ приближаются. А в шестом часу дня примчался Семен Мелик с дружиной своей, а за ним гналось множество татар: нагло гнались почти до нашего войска, и лишь только русских увидев, возвратились быстро к царю и сообщили ему, что князья русские изготовились к бою у Дона. Ибо божьим промыслом увидели великое множество людей расставленных и сообщили царю: "Князей русских войско вчетверо больше нашего сборища". Тот же нечестивый царь, распаленный дьяволом себе на пагубу, вскричав вдруг, так заговорил: "Таковы мои силы, и если не одолею русских князей, то как возвращусь восвояси? Позора своего не перенесу!" - и повелел поганым своим половцам готовиться к бою.
      Семен же Мелик поведал князю великому: "Уже Мамай-царь на Гусин брод пришел, и одна только ночь между нами, ибо к утру он дойдет до Непрядвы. Тебе же, государю великому князю, следует сейчас изготовиться, чтоб не застали врасплох поганые".
      Тогда начал князь великий Дмитрий Иванович с братом своим, князем Владимиром Андреевичем, и с литовскими князьями Андреем и Дмитрием Ольгердовичами вплоть до шестого часа полки расставлять. Некий воевода пришел с литовскими князьями, именем Дмитрий Боброк, родом из Волынской земли, который знатным был полководцем, хорошо он расставил полки, по достоинству, как и где кому подобает стоять.
      Князь же великий, взяв с собою брата своего, князя Владимира, и литовских князей, и всех князей русских, и воевод и взъехав на высокое место, увидел образа святых, шитые на христианских знаменах, будто какие светильники солнечные, светящиеся в лучах солнечных; и стяги их золоченые шумят, расстилаясь как облаки, тихо трепеща, словно хотят промолвить; богатыри же русские стоят, и их хоругви, точно живые, колышутся, доспехи же русских сынов будто вода, что при ветре струится, шлемы золоченые на головах их, словно заря утренняя в ясную погоду, светятся, яловцы же шлемов их, как пламя огненное, колышутся.
      Горестно же видеть и жалостно зреть на подобное русских собрание и устройство их, ибо все единодушны, один за другого, друг за друга хотят умереть, и все единогласно говорят: "Боже, с высот взгляни на нас и даруй православному князю нашему, как Константину, победу, брось под ноги ему врагов-амаликетян, как некогда кроткому Давиду". Всему этому дивились литовские князья, говоря себе: "Не было ни до нас, ни при нас и после нас не будет такого войска устроенного. Подобно оно Александра, царя македонского, войску, мужеству подобны Гедеоновым всадникам, ибо господь своей силой вооружил их!"
      Князь же великий, увидев свои полки достойно устроенными, сошел с коня своего и пал на колени свои прямо перед большого полка черным знаменем, на котором вышит образ владыки господа нашего Иисуса Христа, и из глубины души стал взывать громогласно: "О владыка-вседержитель! Взгляни проницательным оком на этих людей, что твоею десницею созданы и твоею кровью искуплены от служения дьяволу.
      Вслушайся, господи, в звучание молитв наших, обрати лицо на нечестивых, которые творят зло рабам твоим. И ныне, господи Иисусе, молюсь и поклоняюсь образу твоему святому, и пречистой твоей матери, и всем святым, угодившим тебе, и крепкому и необоримому заступнику нашему и молебнику за нас, тебе, русский святитель, новый чудотворец Петр! На милость твою надеясь, дерзаем взывать и славить святое и прекрасное имя твое, и отца и сына и святого духа, ныне и присно и во веки веков! Аминь!"
      Окончив молитву и сев на коня своего, стал он по полкам ездить с князьями и воеводами и каждому полку говорил: "Братья мои милые, сыны русские, все от мала и до великого! Уже, братья, ночь наступила, и день грозный приблизился - в эту ночь бдите и молитесь, мужайтесь и крепитесь, господь с нами, сильный в битвах. Здесь оставайтесь, братья, на местах своих, без смятения. Каждый из вас пусть теперь изготовится, утром ведь уже невозможно будет приготовиться: ибо гости наши уже приближаются, стоят на реке на Непрядве, у поля Куликова изготовились к бою, и утром нам с ними пить общую чашу, друг другу передаваемую, ее ведь, друзья мои, еще на Руси мы возжелали. Ныне, братья, уповайте на бога живого, мир вам пусть будет с Христом, так как утром не замедлят на нас пойти поганые сыроядцы".
      Ибо уже ночь наступила светоносного праздника Рождества святой богородицы. Осень тогда затянулась и днями светлыми еще радовала, была и в ту ночь теплынь большая и очень тихо, и туманы от росы встали. Ибо истинно сказал пророк: "Ночь не светла для неверных, а для верных она просветленная".
      И сказал Дмитрий Волынец великому князю: "Хочу, государь, в ночь эту примету свою проверить" - а уже заря померкла. Когда наступила глубокая ночь, Дмитрий Волынец, взяв с собою великого князя только, выехал на поле Куликово и, став между двумя войсками и поворотясь на татарскую сторону, услышал стук громкий, и клики, и вопль, будто торжища сходятся, будто город строится, будто гром великий гремит; с тылу же войска татарского волки воют грозно весьма, по правой стороне войска татарского вороны кличут и гомон птичий, громкий очень, а полевой стороне будто горы шатаются - гром страшный, по реке же Непрядве гуси и лебеди крыльями плещут, небывалую грозу предвещая. И сказал князь великий Дмитрию Волынцу: "Слышим, брат,- гроза страшная очень",- и светил Волынец: "Призывай, княже, бога на помощь!"
      И повернулся он к войску русскому - и была тишина великая. Спросил тогда Волынец: "Видишь ли что-нибудь, княже?" - тот же ответил: "Вижу: много огненных зорь поднимается..." И сказал Волынец: "Радуйся, государь, добрые это знамения, только бога призывай и не оскудевай верою!"
      И снова сказал: "И еще у меня есть примета проверить". И сошел с коня, и приник к земле правым ухом на долгое время. Поднявшись, поник и вздохнул тяжело. И спросил князь великий: "Что там, брат Дмитрий?" Тот же молчал и не хотел говорить ему, князь же великий долго понуждал его. Тогда он сказал: "Одна примета тебе на пользу, другая же - к скорби. Услышал я землю, рыдающую двояко: одна сторона, точено какая-то женщина громко рыдает о детях своих на чужом языке, другая же сторона, будто какая-то дева вдруг вскрикнула громко печальным голосом, точно в свирель какую, так что горестно слышать очень. Я ведь до этого много теми приметами битв проверил, оттого и рассчитываю на милость Божию-молитвою святых страстотерпцев Бориса и Глеба, родичей ваших, и прочих чудотворцев, русских хранителей, я жду поражения поганых татар. А твоего христолюбивого войска много падет, но, однако, твой верх, твоя слава будет".
      Услышав это, князь великий прослезился и сказал: "Господу богу все возможно: всех нас дыхание в его руках!" И сказал Волынец: "Не следует тебе, государю, этого войску рассказывать, но только каждому воину прикажи богу молиться и святых его угодников призывать на помощь. А рано утром прикажи им сесть на коней своих, каждому воину, и вооружиться крепко и крестом осенить себя: это ведь и есть оружие на противников, которые утром свидятся с нами".
      В ту же ночь некий муж, именем Фома Кацибей, разбойник, поставлен был в охранение великим князем на реке Чурове за мужество его для верной охраны от поганых. Его исправляя, бог удостоил его в ночь эту видеть зрелище дивное. На высоком месте стоя, увидел он облако, с востока идущее, большое весьма, будто какие войска к западу шествуют. С южной же стороны пришли двое юношей, одетые в светлые багряницы, лица их сияли, будто солнца, в обоих руках острые мечи, и сказали предводителям войска: "Кто вам велел истребить отечество наше, которое нам господь даровал? И начали их рубить и всех порубили, ни один из них не спасся. Тот же Фома, с тех пор целомудрен и благоразумен, уверовал в бога, а о том видении рассказал наутро великому князю одному. Князь же великий сказал ему: "Не говори того, друже, никому",- и, воздев руки к небу, стал плакать, говоря: "Владыко господи человеколюбец! Молитв ради святых мучеников Бориса и Глеба помоги мне, как Моисею на амаликетян, и как старому Ярославу на Святополка, и прадеду моему великому князю Александру на похвалявшегося короля римского, пожелавшего разорить отечество его. Не по грехам же моим воздай мне, но излей на нас милость свою, простри на нас милосердие свое, не дай нас в осмеяние врагам нашим, чтобы не издевались над нами враги наши, не говорили страны неверных: "Где же бог, на которого они так надеялись" Но помоги, господи, христианам, ими ведь славятся имя твое святое!"
      И отослал князь великий брата своего, князя Владимира Андреевича, вверх по Дону в дубраву, чтобы там затаился полк его, дав ему лучших знатоков из своей свиты, удалых витязей, твердых воинов. А еще с ним отправил знаменитого своего воеводу Дмитрия Волынского и других многих.
      Когда же настал, месяца сентября в восьмой день, великий праздник Рождества святой богородицы, на рассвете в пятницу, когда всходило солнце и туманное утро было, начали христианские стяги развеваться и трубы боевые во множестве звучать. И вот уже русские кони взбодрились от звука трубного, и каждый воин идет под своим знаменем. И радостно было видеть полки, выстроенные по совету твердого воеводы Дмитрия Боброка Волынца.
      Когда же наступил второй час дня, начали звуки труб у обоих войск возноситься, но татарские трубы словно онемели, а русские трубы загремели громче. Полки же еще не видят друг друга, ибо утро было туманное. А в это время, братья, земля стонет страшно, грозу великую предрекая на восток вплоть до моря, а на запад до самого Дуная, и огромное то поле Куликово прогибается, а реки выступали из берегов своих, ибо никогда не было стольких людей на месте том.
      Когда же князь великий пересел на лучшего коня, поехал по полкам и говорил в великой печали сердца своего, то слезы потоками текли из очей его: "Отцы и братья мои, господа ради сражайтесь и святых ради церквей и веры ради христианской, ибо эта смерть нам ныне не смерть, но жизнь вечная; и ни о чем, братья, земном не помышляйте, не отступим ведь, и тогда венцами победными увенчает нас Христос-бог и спаситель душ наших".
      Укрепив полки, снова вернулся под свое знамя черное, и сошел с коня, и на другого коня сел, и сбросил с себя одежду царскую, и в другую оделся. Прежнего же коня своего отдал Михаилу Андреевичу Бренку и ту одежду на него воздел, ибо любил его сверх меры, и знамя свое черное повелел оруженосцу своему над Бренком держать. Под тем знаменем и убит был вместо великого князя.
      Князь же великий стал на месте своем, и, сняв с груди своей живоносный крест, на котором были изображены страдания Христовы и в котором находился кусочек живоносного древа, восплакал горько и сказал: "Итак, на тебя надеемся, живоносный господен крест, в том же виде явившийся греческому царю Константину, когда он вышел на бой с нечестивыми, и чудесным твоим видом победил их. Ибо не могут поганые нечестивые половцы твоему образу противостоять; так, господи, и покажи милость свою на рабе твоем!"
      В это же время пришел к нему посланный с грамотами от преподобного старца игумена Сергия, а грамотах написано: "Великому князю, и всем русским князьям, и всему православному войску - мир и благословение!" Князь же великий, прослушав писание преподобного старца и расцеловав посланца с любовью, тем письмом укрепился, точно какими-нибудь твердыми бронями. А еще дал посланный старец от игумена Сергия хлебец пречистой богородицы, князь же великий принял хлебец святой и простер руки свои, вскричав громогласно: "О великое имя все святой троицы, о пресвятая госпожа богородица, помоги нам молитвами той обители и преподобного игумена Сергия; Христе боже, помилуй и спаси души наши!"
      И сел на лучшего своего коня, и, взяв копье свое и палицу железную, выехал из рядов, хотел раньше всех сам сразиться с погаными от великой печали души своей, за свою великую обиду, за святые церкви и веру христианскую. Многие же русские богатыри, удержав его, помешали ему сделать это, говоря: "Не следует тебе, великому князю, прежде всех самому в бою биться, тебе следует в стороне стоять и на нас смотреть, а нам нужно биться и мужество свое и храбрость перед тобой показать: если тебя господь спасет милостью своею, то ты будешь знать, кого чем наградить. Мы же готовы все в этот день головы свои положить за тебя, государь, и за святые церкви, и за православное христианство. Ты же должен, великий князь, рабам своим, насколько кто заслужит своей головой, память сотворить, как Леонтий-царь Федору Тирону, в книге соборные записать наши имена, чтобы помнили русские сыны, которые после нас будут. Если же тебя одного погубим, то от кого нам и ждать, что по нас поминание устроит? Если все спасемся, а тебя одного оставим, то какой нам успех? И будем как стадо овечье, не имеющее пастыря: влачится оно по пустыне, а набежавшие дикие волки рассеят его, и разбегутся овцы кто куда, Тебе, государь, следует себя спасти, да и нас".
      Князь же великий прослезился и сказал: "Братья мои милые, русские сыны, доброй вашей речи я не могу ответить, а только благодарю вас, ибо вы воистину благие рабы божьи. Ведь хорошо вы знаете о мучении Христова страстотерпца Арефы. Когда его мучили и приказал царь вести его перед народом и мечом зарубить, доблестные его друзья, один перед другим торопясь, каждый из них свою голову палачу под меч преклонял вместо Арефы, вождя своего, понимая славу поступка своего. Арефа же, вождь, сказал воинам своим: "Так знайте, братья мои, у земного царя не я ли больше вас почтен был, земную славу и дары приняв? Так и ныне впереди идти подобает мне также к небесному царю, голове моей следует первой отсеченной быть, а точнее сказать - увенчанной". И, подступив, палач отрубил голову его, а потом и воинам его отсек головы. Так же и я, братья. Кто больше меня из русских сынов почтен был и благое беспрестанно принимал от господа? А ныне зло нашло на меня, неужели не смогу я претерпеть: ведь из-за меня одного это все и воздвиглось. Не могу видеть вас, побеждаемых, и все, что последует, не смогу перенести, потому и хочу с вами ту же общую чашу испить и тою же смертью погибнуть за святую веру христианскую! Если умру - с вами, если спасусь - с вами!"
      И вот уже, братья, в то время полки ведут: передовой полк ведет Дмитрий Всеволодович да брат его, князь Владимир Всеволодович, а с правой руки полк ведет Микула Васильевич с коломенцами, а с левой руки полк ведет Тимофей Волуевич с костромичами. Многие же полки поганых бредут со всех сторон: от множества войска нет им места, где сойтись. Безбожный царь Мамай, выехав на высокое место с тремя князьями, следит за людским кровопролитием.
      Уже близко друг к другу подходят сильные полки, и тогда выехал злой печенег из большого войска татарского, перед всеми доблестью похваляясь, видом подобен древнему Голиафу: пяти сажен высота его и трех сажен ширина его. И увидел его Александр Пересвет, монах, который был в полку Владимира Всеволодовича, и, выступив из рядов, сказал: "Этот человек ищет подобного себе, я хочу с ним переведаться!" И был на голове его шлем, как у архангела, вооружен же он схимою по велению игумена Сергия. И сказал: "Отцы и братья, простите меня, грешного! Брат мой, Андрей Ослябя, моли бога за меня! Чаду моему Якову - мир и благословение!" - бросился на печенега и добавил: "Игумен Сергий, помоги мне молитвою!" Печенег же устремился навстречу ему, и христиане все воскликнули: "Боже, помоги рабу своему!" И ударились крепко копьями, едва земля не проломилась под ними, и свалились оба с коней на землю и скончались.
      Увидев, что настал третий час дня, князь великий произнес: "Вот уже гости наши приблизились и передают друг Другу круговую чашу, что первые уже испили ее, и возвеселились, и уснули, ибо уже время пришло и час настал храбрость свою каждому показать". И стегнул каждый воин своего коня, и воскликнули все единогласно: "Снами бог!" - и еще: "Боже христианский, помоги нам!",- а поганые татары своих богов стали призывать.
      И сошлись грозно обе силы великие, твердо сражаясь, жестоко друг друга уничтожая, не только от оружия, но и от ужасной тесноты под конскими копытами испускали дух, ибо невозможно было вместиться всем на том поле Куликове: было поле то тесное между Доном и Мечею. На том ведь поле сильные войска сошлись, из них выступали кровавые зори, а в них трепетали сверкающие молнии от блеска мечей. И был треск и гром великий от преломленных копий и от ударов мечей, так что нельзя было в этот горестный час никак обозреть то свирепое побоище. Ибо в один только час, в мановение ока, сколько тысяч погибло душ человеческих, созданий божьих! Воля господня свершается: час, и третий, и четвертый, и пятый, и шестой твердо бьются неослабно христиане с погаными половцами.
      Когда же настал седьмой час дня, по божьему попущению и за наши грехи начали поганые одолевать. Вот уже из знатных мужей многие перебиты, богатыри же русские, и воеводы, и удалые люди, будто деревья дубравные, клонятся к земле под конские копыта: многие сыны русские сокрушены. И самого великого князя ранили сильно, и с коня его сбросили, он с трудом выбрался с поля, ибо не мог уже биться, и укрылся в чаще и божьею силою сохранен был. Много раз стяги великого князя подсекали, но не истребили их божьей милостью, они еще больше утвердились.
      Это мы слышали от верного очевидца, который находился в полку Владимира Андреевича; он поведал великому князю, говоря: "В шестой час этого дня видел я, как над вами разверзлось небо, из которого вышло облако, будто багряная заря над войском великого князя, скользя низко. Облако же то было наполнено руками человеческими, и те руки распростерлись над великим полком как бы проповеднически или пророчески. В седьмой час дня облако то много венцов держало и опустило их на войско, на головы христиан".
      Поганые же стали одолевать, а христианские полки поредели - уже мало христиан, а все поганые. Увидев же такую погибель русских сынов, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: "Так какая же польза в стоянии нашем? какой успех у нас будет? кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны, жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!" И ответил Дмитрий: "Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час: начинающий раньше времени вред себе принесет; ибо колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благо рожденными. Так что немного потерпим до времени удобного и в тот час воздадим по заслугам противникам нашим. Ныне только повели каждому воину богу молиться прилежно и призывать святых на помощь, и с этих пор снизойдет благодать божья и помощь христианам". И князь Владимир Андреевич, воздев руки к небу, прослезился горько и сказал: "Боже, отец наш, сотворивший небо и землю, помоги народу христианскому! Не допусти, господи, радоваться врагам нашим над нами, мало накажи и много помилуй, ибо милосердие твое бесконечно!" Сыны же русские в его полку горько плакали, видя друзей своих, поражаемых погаными, непрестанно порывались в бой, словно званые на свадьбу сладкого вина испить. Но Волынец запретил им это, говоря: "Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!"
      И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины нам, и воскликнул Волынец голосом громким: "Княже Владимир, наше время настало и час удобный пришел!" - и прибавил: "Братья моя, друзья, смелее: сила святого духа помогает нам!"
      Соратники же друзья выскочили из дубравы зеленой, словно соколы испытанные сорвались с золотых колодок, бросились на бескрайние стада откормленные, на ту великую силу татарскую; а стяги их направлены твердым воеводою Дмитрием Волынцем: и были они, словно Давидовы отроки, у которых сердца будто львиные, точно лютые волки на овечьи стада напали и стали поганых татар сечь немилосердно.
      Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: "Увы, нам, Русь снова перехитрила; младшие с нами бились, а лучшие все сохранились!" И повернули поганые, и показали спины, и побежали. Сыны же русские, силою святого духа и помощью святых мучеников Бориса и Глеба, разгоняя посекли их, точно лес вырубали - будто трава под косой ложится за русскими сынами под конские копыта. Поганые же на берегу кричали, говоря: "Увы нам, чтимый нами царь Мамай! Вознесся ты высоко -и в ад сошел ты!" И многие раненые наши, и те помогали, посекая поганых без милости: один русский сто поганых гонит.
      Безбожный же царь Мамай, увидев свою погибель, стал призывать богов своих: Перуна и Салавата, и Раклия и Хорса и великого своего пособника Магомета. И не было ему помощи от них, ибо сила святого духа, точно огонь, ожигает их.
      И Мамай, увидев новых воинов, что, будто лютые звери, скакали и разрывали врагов, как овечье стадо, сказал своим: "Бежим, ибо ничего доброго нам не дождаться, так хотя бы головы свои унесем!" И тотчас побежал поганый Мамай с четырьмя мужами в излучину моря, скрежеща зубами своими, плача горько, говоря: "Уже нам, братья, в земле своей не бывать, а жен своих не ласкать, а детей своих не видать, ласкать нам сырую землю, целовать нам зеленую мураву, и с дружиной своей уже нам не видеться, ни с князьями, ни с боярами!"
      И многие погнались за ними и не догнали, потому что кони их утомились, а у Мамая свежи кони его, и ушел он от погони.
      И это все случилось милостью бога всемогущего и пречистой матери божьей и молением и помощью святых страстотерпцев Бориса и Глеба, которых видел Фома Кацибей-разбойник, когда в охраненье стоял, как уже написано выше. Некоторые же гнались за татарами и, всех добив, возвращались, каждый под свое знамя.
      Князь же Владимир Андреевич стал на поле боя под черным знаменем. Страшно, братья, зреть тогда, и жалостно видеть и горько взглянуть на человеческое кровопролитие: как морское пространство, а трупов человеческих -как сенные стога: быстрый конь не может скакать, и в крови по колено брели, а реки три дня кровью текли.
      Князь же Владимир Андреевич не нашел брата своего, великого князя, на поле, но только литовских князей Ольгердовичей, и приказал трубить в сборные трубы. Подождал час и не нашел великого князя, начал плакать и кричать, и по полкам ездить сам стал, и не сыскал, и говорил всем: "Братья мои, русские сыны, кто видел или кто слышал пастыря нашего и начальника?" И добавил: "Если пастух погиб - и овцы разбегутся. Для кого эта честь будет, кто победителем сейчас предстанет?"
      И сказали литовские князья: "Мы думаем, что жив он, но ранен тяжело; что, если среди мертвых трупов лежит?" Другой же воин сказал: "Я видел его в седьмом часу твердо бьющимся с погаными палицею своею". Еще один сказал: "Я видел его позже того: четыре татарина напали на него, он же твердо бился ними". Некий князь, именем Стефан Новосильский, тот сказал: "Я видел его перед самым твоим приходом, пешим шел он с побоища, и: раненный весь. Оттого не мог я ему помочь, что преследовали меня три татарина и милостью божьей едва от них спасся, а много зла от них принял и очень измучился".
      Князь же Владимир сказал: "Братья и други, русские сыны, если кто в живых брата мого сыщет, тот воистину первым будет средь нас!; И рассыпались все по великому, могучему и грозному полю боя, ищучи победы победителя. И некоторые набрели на убитого Михаила Андреевича Бренка: лежит в одежде и в шлеме, что ему дал князь великий; другие же набрели на убитого князя Федора Семеновича Белозерского, сочтя его за великого князя, потому что похож был на него.
      Два же каких-то воина отклонились на правую сторону в дубраву, один именем Федор Сабур, а другой Григорий Холопищев, оба родом костромичи. Чуть отошли от места битвы - и набрели на великого князя, избитого и израненного всего и утомленного, лежал он в тени срубленного дерева березового. И увидели его и, слезши с коней, поклонились ему. Сабур же тотчас вернулся поведать о том князю Владимиру и сказал: "Князь великий Дмитрий Иванович жив и царствует вовеки!"
      Все князья и воеводы, прослышав об этом, быстро устремились и пали в ноги ему, говоря: "Радуйся, князь наш, подобный прежнему Ярославу, новый Александр, победитель врагов: победы этой честь тебе принадлежит!" Князь же великий едва проговорил: "Что там,- поведайте мне". И сказал князь Владимир: "Милостью божьей и пречистой его матери, помощью и молитвами сродников наших святых мучеников Бориса и Глеба, и молитвами русского святителя Петра, и пособника нашего и вдохновителя игумена Сергия,- тех всех молитвами враги наши побеждены, мы же спаслись".
      Князь великий, слыша это, встал и сказал: "Сей день сотворил господь, возрадуемся и возвеселимся, люди!" И еще сказал: "В сей день господен веселитесь, люди! Велик ты, господи, и дивны дела твои все: вечером вселится плач, а наутро - радость!" И добавил: "Благодарю тебя, господи боже мой, и почитаю имя твое святое за то, что не отдал нас врагам нашим и не дал похвалиться тем, кто замыслил на меня злое: так суди их, господи, по делам их, я же, господи, надеюсь на тебя!"
      И привели ему коня, и, сев на коня и выехав на великое, страшное и грозное место битвы, увидел войска своего убитых очень много, а поганых татар вчетверо больше того убитых, и, обратясь к Волынцу, сказал: "Воистину, Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает тебе всегда воеводою быть".
      И поехал с братом своим и с оставшимися князьями и воеводами по месту битвы, восклицая от боли сердца своего и слезами обливаясь, и так сказал: "Братья, русские сыны, князья, и бояре, и воеводы, и слуги боярские! Судил вам господь бог такою смертью умереть. Положили вы головы свои за святые церкви и за православное христианство". И немного погодя подъехал к месту, на котором лежали убитые вместе князья белозерские: настолько твердо бились, что один за другого погибли. Тут же поблизости лежал убитый Михаил Васильевич; став же над ними, любезными воеводами, князь великий начал плакать и говорить: "Братья мои князья, сыны русские, если имеете смелость пред богом, помолитесь за нас, чтобы вместе с вами нам у господа бога быть,- ибо знаю, что послушает вас бог!"
      И дальше поехал, и нашел своего наперсника Михаила Андреевича Бренка, а около него лежит стойкий страж Семен Мелик, поблизости от них Тимофей Волуевич убитый. Став же над ними, князь великий прослезился и сказал: "Брат мой возлюбленный, из-за сходства со мною убит ты. Какой же раб так может господину служить, как этот, ради меня сам на смерть добровольно грядущий! Воистину древнему Авису подобен, который был в войске Дария Персидского и так же, как ты, поступил". Так как лежал тут и Мелик, сказал князь над ним: "Стойкий мой страж, крепко охраняем был я твоею стражею". Приехал и на другое место, увидел Пересвета-монаха, а перед ним лежит поганый печенег, злой татарин, будто гора, и тут же вблизи лежит знаменитый богатырь Григорий Капустин. Повернулся князь великий к своим и сказал: "Видите, братья, зачинателя своего, ибо этот Александр Пересвет, пособник наш, благословенный игуменом Сергием, и победил великого, сильного, злого татарина, от которого испили бы многие люди смертную чашу".
      И отъехав на новое место, повелел он трубить в сборные трубы, созывать людей. Храбрые же витязи, достаточно испытав оружие свое над погаными татарами, со всех сторон бредут на трубный звук. Шли весело, ликуя, песни пели: те пели богородичные, другие - мученические, иные же - псалмы,- все христианские песни. Каждый воин идет, радуясь, на звук трубы.
      Когда же собрались все люди, князь великий стал посреди них, плача и радуясь: об убитых плачет, а о здравых радуется. Говорил же: братья мои, князья русские, и бояре поместные, и служилые люди всей земли! Подобает вам так служить, а мне - по достоинству восхвалять вас. Если же сбережет меня господь и буду на своем престоле, на великом княжении в граде Москве, тогда по достоинству одарю вас. Теперь же вот что сделаем: каждый ближнего своего похороним, чтобы не попали зверям на съедение тела христианские".
      Стоял князь великий за Доном на поле боя восемь дней, пока не отделили христиан от нечестивых. Тела христиан в землю погребли, нечестивых тела брошены были зверям и птицам на растерзание.
      И сказал князь великий Дмитрий Иванович: "Сосчитайте, братья, скольких воевод нет, скольких служилых людей". Говорит боярин московский, именем Михаил Александрович, а был он в полку у Микулы у Васильевича, счетчик был гораздый: "Нет у нас, государь, сорока бояр московских, да двенадцати князей Белозерских да тринадцати бояр - посадников новгородских, да пятидесяти бояр Новгорода Нижнего, да сорока бояр серпуховских, да двадцати бояр переяславских, да двадцати пяти бояр костромских, да тридцати пяти бояр владимирских, да пятидесяти бояр суздальских, да сорока бояр муромских, да тридцати трех бояр ростовских, да двадцати бояр дмитровских, да семидесяти бояр Можайских, да шестидесяти бояр звенигородских, да пятнадцати бояр угличских, да двадцати бояр галичских, а младшим дружинникам и счета нет; но только знаем: погибло у нас дружины всей двести пятьдесят тысяч и три тысячи, а осталось у нас дружины пятьдесят тысяч".
      И сказал князь великий: "Слава тебе, высший творец, царь небесный, милостивый Спас, что помиловал нас, грешных, не отдал в руки врагов наших, поганых сыроядцев. А вам, братья, князья, и бояре, и воеводы, и младшая дружина, русские сыны, суждено место между Доном и Непрядвой, на поле Куликове, на речке Непрядве. Положили вы головы свои за землю Русскую, за веру христианскую. Простите меня, братья, и благословите в сей жизни и в будущей!" И плакал долгое время, и сказал князьям и воеводам своим: "Поедем, братья, в свою землю Залесскую, к славному граду Москве, вернемся в свои вотчины и дедины: чести мы себе добыли и славного имени!"
      Поганый же Мамай тогда побежал с побоища, и достиг города Кафы, и, утаив свое имя, вернулся в свою землю, не желая стерпеть, видя себя побежденным, посрамленным и поруганным. И снова гневался, сильно ярясь, и еще зло замышляя на Русскую землю, словно лев рыкая и будто неутолимая ехидна. И, собрав оставшиеся силы свои, снова хотел изгоном идти на Русскую землю. И когда он так замыслил, внезапно пришла к нему весть, что царь по имени Тохтамыш с востока, из самой Синей Орды, идет на него. И Мамай, который изготовил войско для похода на Русскую землю, с тем войском пошел против Тохтамыша. И встретились на Калке, и был между ними бой большой. И царь Тохтамыш, победив царя Мамая, прогнал его. Мамаевы же князья, и союзники, и есаулы, и бояре били челом Тохтамышу, и принял тот их, и захватил Орду, и сел на царстве. Мамай же убежал снова в Кафу один; утаив свое имя, скрывался здесь, и опознан был каким-то купцом и тут убит он был фрягами; и так зло потерял жизнь свою. Об этом же кончим здесь.
      Ольгерд же Литовский, прослышав, князь великий Дмитрий Иванович победил Мамая, возвратился восвояси со стыдом велик. Олег же Рязанский, узнав, что хочет князь великий послать на него войско, испугался и убежал из своей вотчины с княгинею и с боярами; рязанцы же били челом великому князю, и князь великий посадил в Рязани своих наместников.


Перевод В.В.Колесова
(Источник: Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси). – М.: Худож. лит., 1969.)



   назад       далее