Вскоре после моего возвращения из Эквадора в 2003 году Соединенные Штаты вторглись в Ирак — второй раз за срок чуть больший чем десять лет. ЭУ потерпели неудачу. Шакалы ничего не смогли сделать. Поэтому молодых мужчин и женщин послали убивать и умирать в песках пустыни. Вторжение подняло очень важный вопрос, вопрос, над которым могли задуматься немногие американцы: какие последствия это будет иметь для Саудовской монархии. Если американцы победят Ирак, в котором, по многочисленным оценкам, нефти больше, чем в Саудовской Аравии, не будет необходимости соблюдать пакт, заключенный с саудовской королевской семьей в 1970–х, — сделка, выросшая из операции по отмыванию денег.

Конец Саддама, подобно концу Норьеги в Панаме, изменит стороны уравнения. В случае с Панамой, восстановив наших марионеток, мы получили контроль над Каналом, вопреки условиям договора, подписанного Торрихосом и Картером. Если мы будем контролировать Ирак, сможем ли мы сломать ОПЕК? Можно ли будет убрать саудовскую королевскую семью с арены глобальной нефтяной политики? Некоторые эксперты уже задавали вопрос, почему Буш напал на Ирак, вместо того чтобы сосредоточить все силы на уничтожении Аль–Каиды в Афганистане. Могло ли быть так, что с точки зрения этой администрации — этой нефтяной семьи — пополнение нефтяных запасов, равно как и основания для строительных контрактов, было более важно, чем борьба с террористами?

Однако были возможны и другие варианты развития событий: ОПЕК могла попытаться снова заявить о себе. Если Соединенные Штаты получают контроль над Ираком, другие страны, богатые нефтью, мало что потеряют, подняв цены или уменьшив поставки нефти. Эта вероятность хорошо увязывалась с другим сценарием, имевшим последствия, вряд ли понятные людям, далеким от мира международных финансов, но которые могли сдвинуть чашу весов геополитического баланса и в конечном итоге поломать систему, с таким усердием построенную корпоратократией. Фактически, это могло стать единственным фактором, который привел бы первую в истории поистине глобальную империю к самоуничтожению.

В конечном итоге глобальная империя в значительной степени зависит от того, что доллар имеет хождение как резервная мировая валюта и что Вашингтон имеет право печатать эти доллары. Мы даем кредиты таким странам, как Эквадор, прекрасно зная, что они никогда не выплатят их. Фактически мы и не хотим, чтобы они их выплачивали, потому что неспособность возвратить долг дает нам в руки рычаги давления, наш фунт живой плоти. При нормальных обстоятельствах мы рисковали бы опустошить наши собственные резервы: в конце концов, ни один кредитор не может позволить себе, чтобы количество невозвращенных долгов было слишком большим. Однако мы находимся не в обычных обстоятельствах. Соединенные Штаты печатают деньги, не обеспеченные золотом. Они вообще ничем не обеспечены, кроме уверенности всего мира в нашей экономике и способности руководить силами и ресурсами империи, которую мы создали для поддержания самих себя.

Возможность печатать деньги дает нам безмерную силу. Она означает, кроме всего прочего, что мы можем продолжать раздавать кредиты, которые никогда не будут возвращены — и что мы сами можем накапливать значительные долги. К началу 2003 года национальный долг Соединенных Штатов превысил ошеломляющую отметку в шесть триллионов долларов и к концу года должен был достичь семи триллионов — примерно по 24 000 долларов на каждого гражданина США. Значительную часть этой суммы мы должны азиатским странам, в частности Японии и Китаю. Они приобретают ценные бумаги министерства финансов США (в основном облигации) на деньги, которые получают от продажи потребительских товаров, включая электронику, компьютеры, машины, одежду, в Соединенных Штатах и на мировом рынке [93].

Пока мир принимает доллар как резервную валюту, этот громадный долг не является серьезным препятствием для корпоратократии. Однако если появится другая валюта, способная вытеснить доллар, и если кто–то из кредиторов США (например, Япония или Китай) потребуют выплаты по долговым обязательствам, ситуация может радикальным образом измениться. Соединенные Штаты окажутся в весьма шатком положении. Фактически, такая валюта сегодня уже не гипотетическая возможность: 1 января 2002 года на международной финансовой арене появился евро. С каждым месяцем он наращивает престиж и силу. Евро представляет необычную возможность для ОПЕК, если она сочтет нужным ответить на вторжение в Ирак или если по какой–либо другой причине решит пригрозить Соединенным Штатам. Решение ОПЕК о замене доллара на евро для ведения взаимных расчетов потрясет империю до самого основания. Если это произойдет и если один или два наших кредитора потребуют возвращения долга в евро, последствия будут чудовищные.

Я размышлял об этом 18 апреля 2003 года, в Страстную пятницу, входя в свой гараж, оборудованный под офис. Сев за стол, я включил компьютер и, как обычно, зашел на сайт «Нью–Йорк тайме». Мне бросились в глаза заголовки; они немедленно вернули меня от моих размышлений о новых реальностях международного финансового мира, о национальном долге, о евро к моей старой профессии: «Соединенные Штаты заключают с «Бектел» крупнейший контракт на восстановление Ирака».

В статье говорилось: «Сегодня администрация Буша предоставила «Бектел груп», Сан–Франциско, первый крупный контракт, связанный с обширным планом по реконструкции Ирака». Далее авторы информировали читателей о том, что «Ирак будет работать с Всемирным банком и Международным валютным фондом — организациями, в которых Соединенные Штаты имеют значительное влияние, — для перестройки экономики страны» [94].

«Значительное влияние»! Это было мягко сказано.

Я перешел к другой статье в «Тайме»: «Компания имеет связи в Вашингтоне и Ираке». Пропустив несколько абзацев, в значительной степени повторявших предыдущую статью, я прочитал: «Бектел» имеет давние связи с учреждениями национальной безопасности… Одним из директоров компании является Джордж П. Шульц, занимавший пост госсекретаря при президенте Рональде Рейгане. До работы в администрации Рейгана господин Шульц, который также является старшим советником в «Бектел», был президентом компании, работая там вместе с Каспаром У. Уайнбергером, занимавшим руководящий пост в офисе компании в Сан–Франциско до своего назначения министром обороны. В этом году президент Буш назначил генерального директора «Бектел», Райли П.Бектела, на должность в Совете по экспорту при президенте США» [95].

В этих статьях, как в капле воды, отражалась вся суть современной истории, движение к глобальной империи. Описанные в утренних газетах события в Ираке были результатом работы, которой обучала меня Клодин тридцать пять лет назад, и работы, которую делали другие люди, стремившиеся построить карьеру, сходную с моей. Происходившее там показывало, на какой точке находится корпоратократия в своем движении к установлению влияния над каждым человеком на планете.

Газетные статьи говорили о вторжении в Ирак в 2003 году и о подписанных сейчас контрактах для устранения причиненных нашей же армией разрушений и для строительства страны заново по западному образцу. Новость этого дня, 18 апреля 2003 года, возвращала нас, хотя и не упоминая об этом, к началу 1970–х и операции по отмыванию денег Саудовской Аравии. SAMA и контракты, выросшие оттуда, создали новые прецеденты, позволившие — а фактически, давшие предписание — американским инженерным и строительным компаниям и нефтяной промышленности монополизировать развитие этого государства в пустыне. Тем же мощным ударом SAMA установила новые правила для глобального управления в нефтяной сфере, пересмотрела геополитику и заключила с саудовской королевской семьей союз, обеспечивший ее правление и обязавший играть по нашим правилам.

Читая эти статьи, я не мог удержаться от мысли: многие ли знали, как я, что Саддам до сих пор находился бы у власти, играй он по тем правилам, которым следовали саудовцы? У него были бы и ракеты, и химические заводы; мы бы сами построили их ему, и наши люди отвечали бы за их модернизацию и обслуживание. Это могла бы быть замечательная сделка — такая же, как у саудовцев.

До сих пор основные средства массовой информации с осторожностью относились к публикации подобных фактов. Но сегодня они в газете. Да, пусть это был лишь тонкий намек: статьи отражали прозрачную тень реальной ситуации, но все–таки правда пробиралась наружу. Я решил проверить, была ли «Нью–Йорк тайме» единственным изданием, сообщившим об этих фактах. Зайдя на сайт Си–эн–эн, я прочитал: «Бектел» получает контракт в Ираке». Публикация Си–эн–эн очень походила на статью в газете, но в ней было добавлено следующее:

«На получение контракта в разное время претендовал ряд других компаний, выступавших либо в качестве самостоятельных участников тендера, либо в составе других компаний. В их числе «Келлог Брайн энд Рут» — подразделение «Халлибертон», генеральным директором которой когда–то был вице–президент Дик Чейни… До этого «Халлибертон» уже получила контракт на экстренное восстановление инфраструктуры Ирака. Контракт оценивается в семь миллиардов долларов, и, возможно, срок его исполнения составит два года [96].

Похоже, история о марше к глобальной империи пробивалась на поверхность. Ни детали, ни тот факт, что это была трагическая история долгов, обмана, порабощения, эксплуатации, самая страшная в истории попытка завладеть сердцами, умами, душами и собственностью людей во всем мире, ничто в статье не намекало на то, что события 2003 года в Ираке явились продолжением этой постыдной истории. Не упоминалось и то, что эта история, такая же старая, как сама империя, приобретает сейчас новые, устрашающие размеры и по причине своего разрастания во времена глобализации, и вследствие той изощренности, с ко–торой она проводится в жизнь. Пусть скудным ручейком, неохотно, но информация все же просачивалась на поверхность.

Образ истории, с трудом выбирающейся на поверхность, напомнил мне кое о чем. Прежде всего о моей собственной биографии и о тех долгих годах, в течение которых я откладывал ее написание. Я давно знал, что мне есть в чем исповедаться, и все–таки я медлил с этим. Сейчас, оглядываясь назад, мне кажется, что мои сомнения и чувство вины присутствовали с самого начала. Они начались еще в квартире Клодин, еще до того, как я согласился на первую поездку в Индонезию; они преследовали меня почти постоянно все эти годы.

Я знал, что, если бы сомнения, боль и вина постоянно не изводили меня, я бы никогда не выбрался. Я бы застрял, подобно многим другим. Я бы никогда не смог принять решение уволиться из МЕЙН, стоя у поручней яхты у Виргинских островов.

И все–таки я медлил, как продолжает медлить вся наша страна. Те статьи намекали на союз между крупными корпорациями, международными банками и правительствами, но, как и мое резюме в МЕЙН, они касались только внешней стороны событий. Это была всего лишь оболочка. Истинная история заключалась не в том, что крупнейшие инженерные и строительные компании опять получают миллиарды долларов на строительство страны согласно собственным представлениям — для людей, которые, по всей вероятности, не желали соответствовать этим представлениям; не в том, что группа людей, именующих себя элитой, вновь исполняла старый как мир ритуал — злоупотребление своим положением высокопоставленных государственных чиновников.

Это слишком упрощенная картина. Она подразумевает, что, если мы решим исправить ошибки системы, нам следует просто избавиться от этих людей. Она легко сходит за пресловутые теории заговора и, как следствие, позволяет легко отмахнуться от проблемы, включить телевизор и забыть обо всем, довольствуясь нашим знанием истории на уровне третьеклассника, что означает: «Они» позаботятся обо всем; государственный корабль устойчив и снова вернется на курс. Возможно, нам придется подождать до следующих выборов, но все будет хорошо». Настоящая правда современной империи — это правда о корпоратократии, которая эксплуатирует отчаявшихся людей и производит самый жестокий, эгоистичный и в конечном итоге саморазрушительный захват земель, — не имеет отношения к тому, что появилось в тот день в газетах, но зато напрямую касается нас. И это, конечно, объясняет, почему нам так трудно выслушать эту историю. Мы скорее предпочитаем верить мифу о том, что тысячелетняя социальная эволюция наконец создала идеальную экономическую систему, чем признать, что мы поверили ложной концепции и воспринимаем ее как Евангелие. Мы убедили себя, что экономический рост приносит пользу человечеству и что чем больше этот рост, тем лучше для человечества.

И наконец, мы убедили друг друга, что последствия этой концепции морально справедливы: те, кто высекают благословенную искру экономического роста, должны быть возвышены и вознаграждены; стоящие же в стороне подлежат эксплуатации.

И сама концепция, и ее следствие используются для оправдания всех видов пиратства: она санкционирует насилие, мародерство и убийство ни в чем не повинных людей в Иране, Панаме, Колумбии, Ираке. ЭУ, шакалы и армии процветают до тех пор, пока их действиями объясняют экономический рост — а рост этот демонстрируют почти всегда. С помощью «научного» манипулирования методами прогнозирования, эконометрики и статистики, если вы, например, разбомбили город и затем заново отстроили его, можно продемонстрировать огромный скачок в экономическом росте.

Истина состоит в том, что мы живем ложью. Подобно моему резюме в МЕЙН, мы создали внешний слой, который прикрывает смертоносную раковую опухоль. Эта опухоль обнаруживается только с помощью рентгеновских лучей все той же статистики, которая раскрывает ужасающий факт. Наиболее могущественная и богатая империя в истории имеет страшно высокие показатели случаев самоубийств, наркомании, разводов, растления малолетних, актов насилия, убийств. Как злокачественная опухоль, эти несчастья ежегодно проникают своими щупальцами все дальше. Каждый из нас в душе чувствует боль.

Мы кричим, желая перемен. Но мы затыкаем себе рот кулаками, заглушая эти крики, — и нас никто не слышит.

Проще всего возложить вину на организованный заговор, но мы не можем этого сделать. Империя зависит от эффективности крупных банков, корпораций и правительств, но это не заговор. Корпоратократия — это мы сами; мы сами все делаем. Именно поэтому большинству из нас трудно противостоять ей. Мы предпочитаем искать заговорщиков, прячущихся в тени, потому что большинство из нас работают на эти банки, корпорации и правительства или каким–то образом зависят от них, от тех товаров и услуг, которые они производят. Мы не можем заставить себя укусить руку хозяина, который нас кормит.

Вот об этой ситуации я размышлял, глядя на газетные заголовки на экране моего компьютера. Возникали вопросы. Как можно подняться на борьбу с системой, которая дает вам дом и машину, еду и одежду, электричество и медицинскую помощь, даже если ты знаешь, что эта же система создает мир, в котором ежедневно умирают от голода двадцать четыре тысячи человек, а миллионы других ненавидят тебя или, во всяком случае, ненавидят политику, проводимую избранными тобой людьми? Как набраться смелости, чтобы отделиться от общей массы и бросить вызов тому, что вы и ваши соседи всегда воспринимали как Библию, даже если подозреваешь, что система готова к самоуничтожению? Я медленно поднялся и направился в дом, чтобы налить себе еще кофе.

Сделав небольшой крюк, я взял свой экземпляр «Палм–Бич пост», лежавший у почтового ящика рядом с дорожкой к нашему дому. Газета поместила перепечатку той самой статьи из «Нью–Йорк тайме». Но теперь я обратил внимание на дату: 18 апреля. Это известная дата, во всяком случае в Новой Англии. Я запомнил ее, потому что мои родители свято относились к Войне за независимость, а также по стихотворению Лонгфелло:

Помните, дети, — слышал весь мир
Как в полночь глухую скакал Пол Ревир.
То было в семьдесят пятом году,
Восемнадцатого апреля, — день тот
И сейчас предо мною так ясно встает.

«Скачка Пола Ревира». Перевод М. Зенкевича. Приводится по: Американская поэзия в русских переводах. М.: Радуга, 1983. С.107

В этом году Страстная пятница совпала с годовщиной ночной скачки Пола Ревира. Увидев дату на первой полосе «Палм–Бич пост», я вспомнил об этом серебряных дел мастере, который скакал по темным улицам городков в Новой Англии, размахивая шляпой, и кричал: «Британцы идут!» Ревир рисковал своей жизнью, чтобы скорее сообщить эту новость, и верные американцы откликнулись на нее. Тогда они остановили империю.

Я думал: что двигало ими; почему те колонисты–американцы были готовы оторваться от массы? Ведь многие из их предводителей были хорошо обеспечены. Что заставило их рисковать своим бизнесом, кусать руку, кормившую их, рисковать своими жизнями? Несомненно, у каждого из них были свои причины, и все–таки должна была быть какая–то объединяющая сила, катализатор, искра, которая зажгла все эти маленькие костры одновременно, именно в этот момент истории.

А потом я понял: слова.

Правда о Британской империи и ее эгоцентричной и в конечном итоге саморазрушительной системе меркантилизма вызвала эту искру. Разоблачение скрытой сути происходящего, с помощью слов, произнесенных такими людьми, как Том Пейн и Томас Джефферсон, зажгло их соотечественников, открыло их умы и сердца. Колонисты задумались и тогда обнаружили новую реальность, заслонявшуюся обманом. Они разглядели истину за патиной, поняли, что Британская империя манипулировала ими, обманывала, порабощала их.

Они увидели, что их английские хозяева создали систему и затем обманули большинство людей, заставив их поверить в ложь о том, будто это была лучшая система из всех изобретенных человечеством, что построение лучшей жизни зависело от получения доходов королем Англии, что имперский подход к коммерции и политике был наиболее эффективным и гуманным средством помочь большинству людей, тогда как на самом деле система способствовала обогащению избранных за счет остальных. Эта ложь и порожденная ею эксплуатация существовали десятки лет, пока наконец несколько философов, бизнесменов, фермеров, рыбаков, колонистов, писателей и ораторов не начали говорить правду.

Слова. Я думал о силе слов, пока наливал кофе и шел обратно в офис к компьютеру.

Отключившись от сайта Си–эн–эн, я раскрыл файл, над которым работал накануне вечером. Я прочитал последний написанный мной абзац:

«Эта история должна быть рассказана. Мы живем во времена ужасного кризиса — и невероятных возможностей. История именно этого экономического убийцы — это история о том, как мы оказались там, где мы есть сейчас и почему мы столкнулись с кризисом, который кажется нам непреодолимым. Эта история должна быть рассказана, потому что, только осознав ошибки, совершенные в прошлом, мы сможем использовать во благо возможности, открывающиеся нам в будущем… Но самое главное, эта история должна быть рассказана, потому что впервые за всю историю появилось государство, которое имеет возможности, средства и власть, достаточные для изменения всего этого. Это государство, в котором я родился и которому служил в качестве ЭУ: Соединенные Штаты Америки».

На этот раз я не остановлюсь. Случайные совпадения в моей жизни и тот выбор, который я каждый раз делал, сталкиваясь с ними, подвели меня к этой точке. Я пойду вперед.

Я опять подумал о том человеке, одиноком всаднике, мчавшемся по темным предместьям Новой Англии, выкрикивая свое предупреждение. Серебряных дел мастер знал, что Пейн и Джефферсон уже сказали свои слова, что люди прочитали их дома и обсуждали в тавернах. Пейн рассказал правду о тирании Британской империи. Джефферсон провозгласил, что наша страна защищает право на жизнь, свободу и счастье. А Ревир, скакавший в ночи на коне, знал, что люди во всех поселениях воодушевлены этими словами; они поднимутся на борьбу за лучший мир.

Слова…

Я решил больше не медлить и наконец завершить то, что я начинал и откладывал в долгий ящик столь много раз за все эти годы, — очиститься, исповедаться — написать слова этой книги.